Вместо предполагаемых трех или четырех дней, которые Коля рассчитывал провести среди войска Манджурской армии, ему пришлось остаться здесь почти целый месяц, пока бой в Вафангоу, начавшийся вскоре после того, как он прибыл сюда, не был окончен.
Юному герою пришлось быть свидетелем самоотвержения русского воинства, наносившего большие поражения неприятелю, но в то же время видевшего себя вынужденным отступать перед дерзким врагом, значительно превосходившим его силами.
И как ни был тяжел и затруднителен путь Зуева из Порт-Артура в Вафангоу, его обратный путь значительно превзошел его трудностями. Теперь враг, овладев новым пространством, уже расположился целым рядом укрепленных линий на только что отвоеванной им земле, стоившей ему таких огромных жертв и потерь. И теперь Коле пришлось буквально ползком пробираться мимо неприятельских позиций, рискуя каждую минуту быть пойманным японцами или сорваться с отвесных склонов гор, по которым он спускался на четвереньках, минуя неприятельские укрепления. Только благодаря его детской натуре, не рассуждавшей, а действовавшей более инстинктивно, а также благодаря его природной неустрашимости, ему удалось так блестяще выполнить возложенные на него обязанности.
Этими же природными качествами также объяснили впоследствии в крепости тот ряд блестящих вылазок, которые так удались юному герою Зуеву, который вскоре сделался любимцем и баловнем всего артурского гарнизона, после того, как он вторично благополучно вернулся из Вафангоу и передал важные документы, а также подробности о происходившем сражении. Юный герой был теперь предметом всеобщих разговоров и имя его переходило из уст в уста. И хотя он все это слышал, но не возгордился душой, а остался тем же „Колей", „Колькой", тем милым, добрым мальчиком для его юных сверстников, с которыми он теперь также увлекательно предавался детским играм, как и до того, как был в первый раз отправлен в Вафангоу.
И любо было видеть, как этот маленький Коля, уже с выдающимися знаками отличия на груди - с двумя Георгиевскими крестами, третьей и второй степени, из которых первый был им получен в Вафангоу, а второй по возвращении его в крепость, - с пылом и увлекательностью, свойственными детской душе, предавался игре со своими товарищами. Тут и следов не было той сосредоточенности, той серьезности, которые отражались на лице этого миловидного мальчика и во всех его движениях, когда он совершал свой трудный путь в Вафангоу и обратно, исполняя важное поручение начальства. Но этого никто не видел, разве только эти немые свидетели, горы и долы, по которым ему приходилось совершать свой трудный и опасный путь, звезды небесные, к которым мальчик часто обращал свои взоры в трудные минуты, да и Тот, от взоров Которого ничего не ускользает и Который охранял его во всем его трудном пути, готовя его для блестящего великого будущего...
Теперь, увлекаясь игрой со своими сверстниками, среди которых наиболее близок был ему Вася Сафонов, Коля вовсе не зам чал, как издали любовался им его второй приемный отец, штабс- капитан X., и вовсе не знал те тревожные мысли, которые теперь наполняли душу этого старого воина. Капитан с грустью думал о новой предстоящей разлуке с приемным сыном, которому снова предстояло, по поручению главного начальника гарнизона, предпринять смелую вылазку, чтобы узнать, где находится теперь неприятель, осаждавший крепость, и что предпринимает он в настоящее время. Штабс- капитану становилось грустно при мысли о том риске, которому снова пришлось подвергать его юного приемыша, и к которому он уже успел привязаться и полюбить всей душой. Но с другой стороны, сознание долга заглушало в нем его личное чувство, и, подойдя к Коле и ласково положив ему руку на плечо, тут же при всех объявил ему о состоявшемся вторичном решении начальника гарнизона отправить его на разведку.
С момента возвращения Коли из Вафангоу едва прошел месяц, но в военном деле, где каждый день, иногда каждый час, решает судьбу воюющих сторон, месяц уже значительный срок. Теперь возложенная на него задача была гораздо труднее, чем в первый раз. Неприятель сомкнутыми рядами окружил крепость и на каждом шагу была расставлена стража, которая с ружьями на готове не должна была ни выпустить из крепости, ни впустить туда ни одной живой души. И вот надо было ухитриться отвлечь их внимание и совершить эту смелую вылазку, которая и на этот раз удалась Коле, хотя он был захвачен японцами в плен.
Но послушаем лучше, как об этом сам Коля Зуев рассказывал впоследствии начальству, когда ему удалось убежать из плена и вторично вернуться в крепость.
„Это было на второй день моих разведок, - рассказывал он, - я только что успел вскарабкаться на высокую сопку и спрятаться за деревом, чтобы издали смотреть, что делается у японцев. Гляжу издали, так верстах в трех-четырех, как много японцев тащут огромную пушку в гору, тащут и тащут, да только никак не могут осилить ее и втащить на гору. Тогда вижу, как несколько человек отделились, взяли ружья и стали стрелять в воздух, и как только они так простреляли несколько минут, откуда ни возьмись, с разных сторон стали сближаться много японцев, с батальон, а может быть и больше, и тут все уперлись в пушку и, после многих усилий, вкатили ее наверх и поставили на место. Вслед за этой пушкой привели другую, третью, затем еще и еще и расставили их в два ряда, „жерлом" на Артур, с большими промежутками. Когда пушки были таким образом расставлены, другие японцы, которых в это время приходило видимо-невидимо, стали окапываться и делать траншеи, японцы натаскали туда много больших ящиков, сундуков, должно быть с боевыми патронами, порохом и другими военными припасами. Все это происходило у них очень скоро и не прошло несколько часов, как все уж было у них готово, хоть сейчас начинай палить. Тут только я спохватился, что сопка, на которой я стоял, находилась как раз против японских пушек и первый их снаряд хватил бы по мне. Нет, думаю себе, этак не годится, надо сойти и поспешить к своим и рассказать им обо всем том, что видел. Но едва только успел я спуститься по склону сопки с противоположной стороны - откуда ни возьмись, трое японцев прямо мне навстречу. Что тут было делать? убежать? Не поможет - все равно пристрелят. Я находился от них на расстоянии ближе выстрела.
Дай-ка, думаю, объявлю себя заблудившимся китайчонком из деревни Фи-Чи-Яни; благо голова стриженная, глаза узеньки , как у китайца, и хорошо говорю я по-китайски - скажу, что я сирота, что моего отца звали Тай-Дзун-Ма-Тесив, что меня зовут Си-Кан-Ю, и что я заблудился.
Тем временем японцы издали кричат мне и угрожающе показывают ружьем не двигаться с места. Один из них для пущего страха даже выстрелил в воздух, и я слышал как пуля прожужжала мимо моего правого уха. Я остановился и жду. Они второпях подходят ко мне и, окружив со всех сторон, стали спрашивать то по-русски, то по-китайски: „Ты кто, да откуда? из Артура ли, или из Вафавгоу?" кто по-русски, кто по-китайски, сами не зная за кого принять меня.
Так я вам и скажу, думаю себе, а сам отвечаю по-китайски, как решил, что я из деревни Фи-Чи-Яни, заблудился, мол. Японцы о чем- то поговорили между собою по своему несколько минут и один из них, взяв меня за руку, велел пойти вместе с ним.
Он повел меня через горы и долы, через рытвины и ущелья, пока не привел к тому месту, где находилась часть их резервов. Тех пушек, которых я недавно видел, как их расставляли в ряд, здесь не было и, по-видимому, меня привели в совершенно другое место. Тут вскоре меня привели к одному японскому офицеру, который также задавал мне целый ряд вопросов, и который также говорил то по-китайски, то по-русски, но уж очень неправильно. Я также отвечал ему по-русски, но старался говорить так плохо, как обыкновенно у нас говорят китайцы, - и японец, видя, что ему не добиться от меня никакого толку, велел пока не выпускать меня. Не знаю, поверил ли японец моим словам, что я заблудившийся китайчонок из деревни Фи-Чи-Яни, или может быть даже послал туда гонца, чтобы узнать, живет ли там мальчик Си-Кан-Ю, отца которого звали Тай- Дзун-Ма-Тесип, или нет, - или быть может не допускал мысли, что такой маленький, как я, мог решиться пойти на разведки, но меня не связали и даже не заперли в отдельной фанзе, а накормили и позволили остаться на дворе, строго-настрого наказав мне, чтоб я не посмел убежать, иначе меня пристрелят. Когда наступила ночь и находившиеся тут японцы легли спать, кто в фанзах, а кто прямо на земле, под открытым небом, мне также велели последовать их примеру, предоставив мне выбор спать в фанзе или под открытым небом, Я, разумеется, предпочел остаться на свежем воздухе, чем в душной фанзе. К тому же у меня закралась мысль сбежать в эту же ночь. Я уже давно присматривался к одной из лошадок, которые паслись здесь, привязанные на веревке.
Я расположился на голой земле, притворился, что сплю, даже захрапел, а сам зорко наблюдаю за стражей, которая безмолвно ходит взад и вперед, кругом этой небольшой японской позиции; улучив благоприятную минуту, я тихонько, ползком на живот , добрался до одной из лошадей, перерезал ножиком веревку, вскочил на коня и дай Бог ноги, сквозь темную ночь, через горы и долы.
Я так скакал всю ночь, сам не зная куда, но когда наступило утро, увидал, что очутился опять у какой-то китайской деревни, но не вблизи Артура, а где-то в пределах Ляояна. В этой деревне я пробыл несколько дней, а затем по моей просьбе китайцы доставили меня до ближайшей русской позиции. Тут я все рассказал, что приключилось со мной и что видел у японцев. И тут меня опять наградили Георгием 4-ой степени.
Это уже третья Высочайшая награда, пожалованная мне, - закончил Коля Зуев свой рассказ, - и я еще надеюсь получить Георгия 1- ой степени". В настоящее время Коля Зуев находится среди офицеров Сибирского полка, пользуется всеобщей любовью и составляет гордость всего полка.
