Тюрем, острогов, замков в Российской империи было много. В Москве до сих пор существует Бутырская тюрьма, в Петербурге был печально известный Литовский замок, Шлиссельбургская крепость, Александровский централ в Иркутске. Но самая известная среди «профессионалов» - Тобольская, в которой сливались потоки осужденных со всей страны, ожидая дальнейшего распределения (конечная точка маршрута иногда оглашалась не сразу). Мужчины и женщины сидели в одних и тех же исправительных учреждениях, только в разных корпусах. Несовершеннолетние преступники (а уголовная ответственность наступала с 10 лет) обычно помещались в те же «взрослые» заведения, но подростков старались держать отдельно от взрослых. В тюрьму помещали подозреваемых до суда, и в случае обвинительного приговора они возвращались туда же отбывать назначенный срок или дожидаться отправки к месту будущей ссылки.
Одной из характерных особенностей дореволюционных мест лишения свободы было то, что значительная часть денег на содержание заключенных поступала в виде пожертвований, которых было особенно много во время религиозных праздников. Жертвовали и небогатые сердобольные люди, и состоятельные, особенно купцы, ведь «от сумы и от тюрьмы не зарекайся». Щедростью отличались староверы. Пожертвования перечисляли в тюрьмы в виде денег, продуктов питания, одежды. Более того, еще в допетровские времена было официально разрешено выпускать преступников для сбора подаяний. В 1711 году Петр I запретил подобную практику, но полностью искоренить ее не удавалось. Попрошайничество то разрешали, то снова запрещали, но на протяжении всего 18 века одетые в рубища и скованные одной цепью арестанты не редко ходили по улицам под надзором караульных и распевали жалостливые песни. Изменилась ситуация только в 1819 году после учреждения попечительного общества, которое сумело наладить работу с благотворителями и более грамотное распределение поступающих средств. При тюрьмах были столярные, переплетные, швейные, сапожные и другие мастерские. Формально заключенный не имел права иметь при себе больше 3 копеек в день. Остальное должно было переводиться на его счет, с которого он мог оплачивать необходимые ему вещи или забрать деньги после освобождения. Однако на практике это часто не соблюдалось.
В романе Льва Толстого «Воскресенье» начало мрачного путешествия описано так: «Сначала шли каторжные мужчины, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах… Звеня кандалами, пройдя шагов десять, останавливались и покорно размещались, по четыре в ряд, друг за другом. Вслед за этими, без остановки, потекли из ворот такие же бритые, без ножных кандалов, но скованные рука с рукой наручнями, люди в таких же одеждах. Это были ссыльные… Они так же бойко выходили, останавливались и размещались также по четыре в ряд. Потом шли женщины, тоже по порядку, сначала – каторжные, в острожных серых кафтанах и косынках, потом – женщины ссыльные и добровольно следующие, в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые из женщин несли грудных детей за полами серых кафтанов. С женщинами шли на своих ногах дети, мальчики и девочки. Дети эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины становились молча, только изредка покашливая или делая отрывистые замечания. Среди женщин же слышен был несмолкаемый говор… Несмотря на то, что всех арестантов считали в стенах тюрьмы, конвойные стали опять считать, сверяя с прежним счетом. Когда всех вновь перечли, конвойный офицер скомандовал что-то, и в толпе произошло смятение. Слабые мужчины, женщины и дети, перегоняя друг друга, направились к подводам и стали размещать на них мешки и потом сами влезать на них». Только с 1897 года, согласно указу Николая II, приговоренных отправляли в Сибирь только по железной дороге.
Условия в тюрьмах и острогах были спартанскими, а жизнь монотонной. «Сидельцы» в свободное от работы время развлекали друг друга байками и рассказами о похождениях знакомых удальцов, злыми проделками (например, прилепить к ноге спящего сокамерника бумажку и поджечь), учились у старших товарищей сомнительным наукам, играли в азартные игры. Среди заключенных официально выбирали старосту (путем прямого голосования, и администрация не имела права отклонить выбранного кандидата). Сергей Максимов в «Сибири и каторге» пишет о тюремной иерархии так: «Каждая тюрьма имеет при себе непосредственного начальника, должностное лицо государственной службы, смотрителя. Каждому смотрителю дается помощник, известный под именем тюремного надзирателя. Кроме того, каждая тюремная артель выбирает из своей среды старосту (на 40 человек арестантов полагается один такой выборный). Староста получает отдельный нумер от прочих, и он же вместе с тем и артельный эконом, обязанный заботиться о пище, и помощник надзирателя (субинспектор), обязанный быть комнатным соглядатаем и фискалом. Старост этих, таким образом, в каждой тюрьме, смотря по числу заключенных, находится 3, 4 и 5 человек. Над ними полагается еще один наибольший, старший староста, который на тюремном языке называется общим. Такова должностная иерархия и тюремная бюрократия. А вот какова и вся процедура их обязанностей, в кратких и общих чертах, набросанных одним из смотрителей карийских тюрем. «Смотритель, — говорит он, — заведует как хозяйственною, так и письменною частью. Надзиратель заботится о пище и об одежде арестантов и, кроме всего этого, ведет отчетность. Поутру, в назначенные часы для работ, он идет на раскомандировку в тюрьму. По приходе с караульным урядником строит арестантов в строй, делает перекличку по имеющейся у него табели, чтобы узнать, все ли арестанты налицо (точь-в-точь, как делалось это на этапах); кончив такую, сдает партии военному караулу, наряженному в конвой. По уходе арестантов на работу он выдает старостам провизию на день».
Вот какие данные Максимов приводит о питании сибирских заключенных: «Каждому арестанту полагается по фунту мяса летом и по 3 /4 ф. в прочее время, 1 /4 ф. крупы и 10 золота, соли. Правда, что они едят и щи, и картофель, и лук, но зато все это покупается на собственные арестантские деньги, зарабатываемые в праздничные дни. На это же идут и те деньги, которые получаются артелями за перевозку тяжестей на артельном рогатом скоте, и те проценты, которые накопляются с разных ссуд, выдаваемых частным лицам из артельной экономической суммы (в 1860 г. остатки ее простирались до 2781 р. 26 3 /4 к.). Весь доход тюрьмы состоит из платы, зарабатываемой арестантами в праздничные дни. Каждый из них получает в месяц из окладов: рабочие по 75 к. и мастеровые третьей статьи — 1 р., второй — 1 р. 50 к., первой — 2 р. Казна дает от себя только кормовые деньги 5 к. в сутки и 4 ф. печеного хлеба. Летом во время промыслов идет 5 ф. хлеба и по 1 ф. мяса. Больным выдается половинный оклад платы без кормовых и провианта; остальная часть удерживается в уплату лазаретной пищи. По выпуске из тюрьмы, следующая из артельных сумма выдается каждому на руки. «Точно так же и тем, которые хорошим поведением заслужили доверие, покупаются одежные вещи и припасы смотрителем. Одежда приготовляется при промысловом цехе и выдается на сроки. На два с половиною месяца; холщовая рубаха, суконные порты, три пары юфтевых чирков (вм. сапог) и пара рукавиц. На год поступают арестанту: шинель сермяжного сукна и поддевка сукменная". Рассчитано примерно, что содержание всякого арестанта на артельные деньги обходится в год в 33 р. 22 к.»
Была и своя «теневая экономика», с регулярными выборами «откупщиков», и тут был принцип аукциона. Деньги шли в уже тогда существовавшие «общаки». Предложивший наибольшую цену получал монопольное право на продажу алкоголя, табака или проведения азартных игр. Как откупщики получали данные товары – уже их проблема, но обычно за деньги договаривались с сотрудниками исправительных учреждений. Встречались и свои «службы безопасности банков», только в те времена их «сотрудники» деньги не выманивали, а делали сами, также как и разные липовые документы. Крупная группа фальшивомонетчиков была выявлена в Бутырской тюрьме в 1873 году.
В тюрьмах царила антисанитария, плодившая многочисленные болезни. Некоторые заключенные и сами могли наносить себе травмы или симулировать недуги. «Московская медицинская газета» (1860 год) приводит такой рассказ о тюремных хитростях: «К притворным болезням арестантов и ссыльных… относятся также слепота, сведение конечностей и падучая болезнь; но во всем этом легко удостовериться при некотором внимании и ловкости. При слепоте я подносил к глазу свечу или иглу, сказав, что хочу делать операцию, и обман открывался скоро. В притворных сведениях стоит только сделать значительный удар ладонью по верхнему плечу или по ляжке — и больной от боли выпрямляет конечности. Отсутствие пены и сведение большого пальца внутрь ладони служит верным распознавателем притворной падучей болезни; также внезапные впрыскиванья холодною водою и чувствительность при уколе иглою какой-нибудь части тела. Но зато чесотка (Scabies) — непременная принадлежность тюрем; язвы от скорбутного худосочия и ревматической боли от трения кандалами, также сифилис в страшных формах и часто первичные язвы не на тех местах, где показано, a circaanum или же in recto, как следствия педерастии. Называют эту болезнь хомутом (насадили хомут — заболел). Скорбут, дизентерии и тиф — болезни очень обыкновенные. Ознобления и отморожения от недостатка обуви и вследствие побегов и бродяжества — явления столь частые, что их можно считать обыкновенными не только на этапах, но и в тюрьмах. Вытяжкою сонной одури они делают искусственную слепоту: пуская жидкость в глаз, увеличивают (расширяют) зрачки и, выставляя глаз кверху при осмотре, кажутся как бы действительно слепыми». Сифилис был одной из самых распространенных причин смерти.
На европейской части империи тюрьмы часто помещались в замках и крепостях, которые перестали использоваться по назначению. В Сибири места лишения свободы выглядели обычно так: территория огорожена высоким частоколом, а за ней помещение, напоминающую казарму, в которой на нарах спят заключенные, и рядом административное здание, лазарет. Из письма Сони Мармеладовой о жизни каторжанина Раскольникова: «помещение его в остроге общее со всеми; внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить... Видится же она с ним по праздникам у острожных ворот или в кордегардии, куда его вызывают к ней на несколько минут; по будням же на работах, куда она заходит к нему, или в мастерских, или на кирпичных заводах, или в сараях на берегу Иртыша». В остроге помимо него было несколько поляков, один бывший офицер, пара семинаристов, а остальные – из «простых», подтрунивавшие над ним, потому что он «барин», а пускать в ход топор – дело не барское. Осужденные валили лес, работали в шахтах и на рудниках, на винокурнях, заводах. С конца 1860-х силами каторжников началось освоение Сахалина, и попасть на него считалось еще большей бедой. Самих каторжников делили на "воздержанных", то есть благонадежных, вставших на путь исправления и достойных поощрения (выходных, послаблений режима, небольших премий), "невоздержанных", то есть склонных к нарушению дисциплины, и " неисправимых". Последних в виде наказания могли приковать цепью к тачке или даже стене в одиночной камере. Склонным к побегу брили половину головы (обычно так брили при этапировании, а по прибытии на место уже нет). После отбытия срока на каторге многие должны были еще какое-то время остаться на поселении. В итоге очень часто отправка в Сибирь была путешествием в один конец. Автор: torbova