Поход Татар и Турок на Астрахань в 1569 году

[El jaguar]

ПОХОД ТАТАР И ТУРОК НА АСТРАХАНЬ В 1569 г.

I

«Речи» Семена Мальцева о походе турок и крымских татар на Астрахань в 1569 г. — один из любопытнейших и сравнительно редких документов XVI в. Облеченные в официальную форму служебного рапорта, они, в сущности представляют собой непосредственные записки участника экспедиции, правда, проделавшего ее в качестве турецкого невольника и потому не смогшего, конечно, передать всех подробностей, поскольку он не был в состоянии проникнуть в среду командного состава.

Значение этих записок как исторического источника увеличивается тем, что сведения об этом походе, находящиеся в трудах восточных писателей — турецких и татарских, — поздние по времени своей записи и изобилуют неточностями и ошибками 1.

В русской исторической литературе «речи» Мальцева были напечатаны в отрывках еще Карамзиным, а затем, также частично, изложены Соловьевым 2. С тех пор все, кому приходилось так или иначе касаться вопроса, пользовались именно этими недостаточными публикациями. Полное издание документа тем более необходимо, что самый факт, к которому он относится, является важным событием как в истории Крыма и народностей, живших по соседству с ним, так и в истории собственно Московского государства.

О личности автора «речей», сыне боярском Семене Мальцеве, сохранилось очень немного биографических данных. Происходил он из семьи, которая, можно сказать, специализировалась на дипломатическом поприще по части сношений с ногайскими татарами. Уже отец Семена, Елизарий Мальцев, сын Данилов, ездил не раз в заволжские улусы князя Измаила в 1556 — 1557, 1558 и 1559 гг. в качестве посла. В эти свои поездки он брал с собой и одного из своих сыновей, Владимира, официально не числившегося в составе посольства, но исполнявшего [133] при отце роль дипломатического курьера, спешно отвозившего в Москву грамоты ногайских мурз 3. По всей видимости, Мальцевы знали татарский язык, так как обычно они ездили в гонцах и послах без переводчиков — «толмачей», да и сам Мальцев в своих «речах» нигде не ссылается, чтобы кто-нибудь ему «толмачил» при его переговорах с различными татарскими «чаушами» и пленными.

В Ногайской орде ко времени посольств Мальцевых назрело большое недовольство политикой постоянного и верного союзника Москвы князя Измаила. Елизарий Мальцев должен был, по просьбе Измаила, передать Ивану Грозному «тайные речи» старого князя, чтобы Грозный ни под каким видом не отпускал от себя проживавшего в Московском государстве соперника Измаила, сына убитого им старшего брата, князя Юсуфа, Юнуса-мирзу. «А боитца, государь, — доносил Елизарий Мальцев, — ево необычно. А улусные, государь, люди все Юнуса необычно любят и жадают: «видать ли бы, деи, Юнуса на юрте 4 — ещо бы, деи, Нагаи собрались отовселе к Юнусу; а опричь, деи, Юнуса юрта держати некому, а Смаил, деи, не юртной человек 5 : хочет один быть, да и тот, деи, при старости». То, государь, улусных людей слово. А сыну, государь, своему большему Магмет-мирзе нурадынство 6 дал, а улусы, государь, у Измаила мешаютца, грозят ему, хотят в Крым бежать...» «А Нагаи, государь, все пропали, немного их с Смаилом осталось да з детми. Да и те в розни, дети Измаиля не слушают» 7.

Мирзы откочевывали за Волгу, на Крымскую сторону, или приставали к улусам родственника Измаила и его заклятого врага Казы-мирзы, кочевавшего между Волгой и Доном. О таком своем тяжелом положении довел до сведения Грозного в своей грамоте и сам старик Измаил: «Ото всех людей тебя для есми отстал. Изначальные наших четырех царев дети и нашего отечества дети, братья наши, отстали от меня, потому что яз от тебя не отстал» 8. Измаил просил помощи, подарков, просил уладить некоторые мелкие недоразумения и инциденты между ногайцами и астраханскими воеводами, а также отправить особое посольство к только что объявленному нур-эд-дином сыну, Магмет-мирзе. Посольской деятельностью Елизария Мальцева он был почему-то недоволен и прибавлял: «А которово еси боярина ко мне прислал, и ты тово опять ко мне не посылай» 9.

Просьба Измаила была уважена: в 1560 г. послом в Ногаи было наряжено новое лицо, П. Г. Совин, но в подручные к нему особым [134] посланником к Магнет-мурзе назначили все-таки сына Елизария — Семена.

Эта первая миссия Семена Мальцева не отличалась сложностью: он был обязан привести к «шерти» (присяге) на верность московскому государю нового нур-эд-дина и вручить ему царское «жалованье» — «запас» (продовольствие) и «платье», как обычно это делалось по отношению к влиятельным ногайским мурзам 11. Посольство двинулось из Москвы 25 апреля 1560 г.; в начале сентября Семен Мальцев прислал о себе вести со служилым татарином, а 19 сентября благополучно вернулся и сам 12.

Магнет-мирза одобрительно отозвался о молодом Мальцеве: «Прошлого году, — писал он в грамоте к Ивану IV, — Семена-посла з добрыми поминки прислал еси... а ко мне бы еси такова ж посла прислал, как и Семена» 13. В 1562 г. Магмет умер, не дождавшись Мальцева, а в 1563 г. скончался и Измаил-князь. Княжить в Ногаях стал его второй сын, маловлиятельный и неавторитетный Дин-Ахмет («Тинехмат-князь» по московскому наименованию), свояк Грозного по жене его Марии Темрюковне; нур-эд-дином он назначил своего брата, энергичного Уруса-мирзу, дав ему в удел обычный нур-эд-динов «юрт» — кочевья по берегам Волги, поблизости от Астрахани 14.

К этому-то мирзе Урусу послом и был направлен, по-видимому весной 1568 г., Семен Мальцев. Теперь посольство его протекало в значительно более сложной и напряженной обстановке, чем прежде. В Москве уже были осведомлены о готовящемся походе крымцев и турок на Астрахань, и от поведения ногайских улусов, особенно — кочевавших по Волге, зависело многое. Слухи о том, что в Крым от Тинехмата и Уруса посылаются гонцы с какими-то предложениями, сильно беспокоили московское правительство 15. Поэтому Мальцев, будучи в Ногаях, собрал все, какие только мог, сведения о положении дел: о «походе» Хакк-Назара, хана Казахского, с его «царевичами» на Ногайскую орду, окончившемся полным разгромом казахов, о [135] предполагаемой экспедиции турок и крымцев и т. п. Он еще из Ногаев известил обо всем астраханских воевод, а затем, переписав все, вместе с «тайными речами», которые говорили с ним Тинехмат и Урус, на один «список», отправил это донесение в Москву, очевидно, до своего официального «отпуска» и отъезда из становищ Уруса так, как обычно поступали в тревожные и опасные времена московские послы 16. Кроме этих бумаг, Мальцеву удалось добыть «у Енгадыря молны 17 повыкупя», т. е. подкупом, чрезвычайно важные, действительно «тайные» для москвичей, документы: грамоты к ногайским мирзам от турецкого султана и ханов крымского, бухарского, хивинского («Юргенчского») и самаркандского («Шамарханского»), а также ответы на них Тинехмата, т. е. всю злободневную дипломатическую переписку ногайцев. Ее он также переписал и отправил со своими посольскими документами.

14 марта 1569 г. Семен Мальцев с «толмачами», «людишками» и багажом достиг «Переволоки» через Волгу. Вместе с ним шли ногайские послы в Москву — Чегирбурлак от князя Тинехмата и Енба-челибей от Уруса-мурзы, а также и от других мурз, всего до 200 человек. Мальцева сопровождала и «станица» московских служилых татар Крыма Таишева. Все благополучно, видимо, переправились через главный волжский проток на «Царицын остров». Здесь поднялась тревога: на противоположном берегу показались вооруженные люди, азовские «казаки», татары из враждующих с Тинехматом и кочующих за Волгой улусов Казы-мирзы ногайского и ногайский же Енговат-мирза Шийдя-ков; всех противников было 170 человек. Прежде чем начался бой, Мальцев успел спрятать свой царский посольский «наказ» на острове в дереве.

Была полная возможность спастись, так как на Волге, очевидно недалеко, находились два «городка» русских казаков, но посол Чегирбурлак сыграл предательскую роль и «не пропустил» Мальцева с его толмачами и людьми. Вследствие этого как сам Мальцев, так и все московские люди были захвачены (Мальцев был даже ранен) и отвезены в Азов 18. Здесь пленных постигла печальная участь: они были распроданы в рабство. Одного из них, служилого татарина Яныша Тенаева, «скупили» «крымбазарцы» и повезли с собой в Кафу. Самого Мальцева представили азовскому турецкому aгe Айдару, который, прочтя захваченную грамоту Урус-мирзы, подверг Мальцева допросу, причем решил, что Мальцев должен быть «великим» человеком у Ивана [136] Грозного 19. Затем его переправили в Кафу к беглербегу паше Касиму. От Азова до Кафы ехал он на одном корабле с Янышем Тенаевым; на этом же корабле переправлялись и приехавшие к крымскому хану делегаты «от всех астраханских людей» с просьбой направиться в поход под Астрахань, Саин-мирза и Теней-мирза Теребердеев с. Кабаков «с товарыщи» 20 , а также прибывшие в поисках родных «казаки» Колмак и Ширяй и беглец из Москвы стрелец сотни Семейки Глазатого Истомка, который звал на Астрахань турок и крымцев (об этом он говорил азовскому aгe и кафинскому паше) 21.

Часть этого пестрого корабельного общества (сам Семен Мальцев, Ширяй и Колмак и стрелец Истомка) вскоре встретилась в тюрьме в Кафе, откуда затем Мальцев и ряд русских пленных были отведены на галеры — «каторги» и в качестве невольников-гребцов сделали весь «поход» по Дону до «Переволоки». Когда галерный флот решено было вернуть обратно, Мальцев был взят Косым-пашой по навету Саин-мирзы и Теней-мирзы как заложник, обеспечивающий помощь туркам со стороны Тинехмата-князя, прикован был цепью к пушке и разделил общую участь турецкого войска.

По возвращении Мальцев некоторое время провел в Азове, видимо на полной свободе, так как к нему приезжали разные люди, а затем его вскоре отправили в Бахчисарай к самому хану Девлет-Гирею. Он просил приближенных хана Сулеша-князя и Мустафа-агу, чтобы хан «взял» его от Касима-паши и присоединил к московским послам Нагому и Писемскому. Девлет-Гирей согласился было первоначально с ходатайством Сулеша и Мустафы, но Мальцева «выпросил» себе мирза Тулу Кошумов ногайский, у которого во время астраханского похода московские войска забрали в плен жену и детей и который рассчитывал обменять на них Мальцева. Однако Сулеш и Мустафа взяли его «на поруки» до окончательного выкупа московским правительством и оставили жить в Кафе.

Мальцев вновь оказался почти на свободе и постарался прежде всего повидаться с Нагим и Писемским. Он вручил им 21 ноября свои «речи» — доклад, составленный, по-видимому, еще в Бахчисарае 22 , а [137] затем не раз посещал их, доставляя разные сенсационные известия. Так, например, он приехал к Нагому и Писемскому 1 февраля 1570 г. и сообщил новости, полученные им в Сюрютаме от Аврама-черкашенина о приезде «чауша» из Стамбула, о предположении татар весной поставить «города» на Кошчаке и на реке Миусе и т. п. 23 22 июня он снова виделся с послами и сообщил, что некоторые московские служилые татары, человек 10, встретили на Дону царевича Адиль-Гирея и сказали ему, будто бы «заставы на Украине нет, а люди сидят по домам»; татары, у которых Адиль-Гирей захватил жен и детей, заявили царевичу, что смогут указать ему три брода через реку Оку для набега в глубь московских владений. Встревоженные послы отправили своих толмачей-татар проверить слухи и узнать имена изменников; толмачи, вернувшись, заявили, что вся эта история не соответствует истине 24.

Сведениями об этой неудачной информации кончаются известия о деятельности Семена Мальцева в Крыму. По-видимому, в начале 1570-х годов, вероятно, уже после знаменитого набега Девлет-Гирея на Москву в 1571 г., он вернулся на родину и вновь стал служить по дипломатическому ведомству. По крайней мере, сохранились документы о посольстве Семена Елизарьева с. Мальцева в столь знакомую ему Ногайскую орду в 1577 г. в качестве посла к Канбай-мирзе, брату Тинехмата-князя. Приехав в Ногаи 26 июля, он твердо отстаивал престиж Москвы и наотрез отказался дать «пошлины», требуемые служащими мирзы. За это он подвергся не только словесным оскорблениям, но татарин Янбасар на глазах самого Канбай-мирзы бил его плетью, «да тяли саблею по руке»; кроме того, сам Канбай-мирза приехал к его шатру и приказал «взяти казначею сильно девять» 25. «А в те поры, государь, — доносил Мальцев, — у меня уже ничего не было 26. И они, государь, сорвали з детины с моего денег тритцать алтын: то, деи,. мирза велел у тебя взяти казначею пошлину» 27.

И на этот раз Мальцев, хотя и был послан к второстепенному мирзе, однако собрал и доставил ценные сведения о сношениях ногайцев с сибирскими ханами, с Бухарой и об откочевке более Десяти тысяч ногайцев на Крымскую сторону для участия в набегах вместе с крымцами и казыевыми улусами на московскую и литовскую украины 28. [138]

27 июля 1577 г. Семен Мальцев вернулся из этого своего посольства, и дальнейшая судьба его неизвестна 29.

Записки Семена Мальцева об астраханском походе, как было уже сказано выше, являются очень ценным историческим источником, тем более, что дошли они до нас в официальной копии. Особенно интересны они еще и потому, что автор их провел весь поход среди рядовых участников и невольников, прислушиваясь к их настроениям и толкам. «Обычный» московский служилый человек, он старался по возможности лучше выполнить свою миссию даже в плену: он учит попавших в плен русских людей, как надо вести себя на допросах, чтобы внушить страх перед московским могуществом, призывает недовольных людей выехать в Московское государство на «царево имя» и т. д. Рассказывая о походе, Мальцев нигде особенно резко не подчеркивает свое бедственное положение; наоборот, всюду он старается держаться с достоинством и интересы родины выдвигает на первое место.

Своими мелкими и точными подробностями донесение Мальцева выгодно отличается от других источников о походе. Но повествование его страдает и определенным недостатком, вытекающим из самого положения их автора. В них нет полной картины похода, его организации, причин, нет описаний движения сухопутной крымско-турецкой рати и т. п. Оно неполно и дает сведения лишь о той части похода, непосредственным свидетелем которой был автор. Кроме того, некоторые моменты, например обратное возвращение из-под Астрахани, изложены Мальцевым довольно схематично. Ввиду всего этого в приложении к «речам» Семена Мальцева дается рассказ о походе другого полонянника (к сожалению, неизвестного по имени), дошедший до нас в изложении московского посла в Турцию в 1570 г. Ивана Петровича Новосильцева 30. Этот источник, во-первых, дает ряд подробностей о таком интересном предприятии, как попытка турок осуществить соединение Волги с Доном, и, во-вторых, позволяет корректировать рассказ Мальцева.

Наконец, в «примечаниях» к этим документам даны в соответствующих местах большие извлечения из записок еще одного очевидца похода; этот последний документ хотя и опубликован, но помещен в сравнительно мало доступном провинциальном издании и неверно датирован. Между тем он настолько существенно дополняет всю картину похода, что на нем и его авторе необходимо остановиться несколько подробнее.

В 1872 г. в т. VIII «Записок Одесского общества истории и древностей», на стр. 479 — 488 был напечатан документ с заголовком, [139] взятым, очевидно, непосредственно из подлинника, с которого происходило печатание: «РНЕ 31 году генваря в 22-ой день писана сия 7185 книга в дому боярина князя Василия Васильевича Голицина, глаголемая: сия книга история о приходе турецкаго и татарскаго воинства под Астрахань лета от создания мира 7185, а от рождества Христова 1677».

При публикации нет ни описания рукописи, ни ее истории. Из редакционного примечания можно лишь заключить, что она составляла частную собственность члена Общества А. Поля, проживавшего в г. Александрополе и «одолжившего» ее для напечатания секретарю общества Н. Н. Мурзакевичу, который и сделал о ее происхождении некоторые домыслы, и снабдил кое-какими заметками объяснительного характера.

Основываясь на заголовке рукописи, Мурзакевич не усомнился отнести «Историю» к какому-то походу на Астрахань в 1677 г. 32 Отметив затем, что описание составлено современником и непосред- ственным наблюдателем похода, он предположил, что автор «истории» «должен быть малороссиянин, казак, хорошо знакомый с степною местностью и ее бесчисленными курганами, служившими то указателями кочевникам дорог куда-либо, то наблюдательными местами...» По мнению издателя, В. В. Голицын поручил сметливому малороссиянину следить за враждебными полчищами, намеревавшимися утвердиться в Астрахани... Доставленные князю Голицыну топографические сведения получили место в архиве Посольского приказа, откуда эта тетрадь случайно поступила в частные руки.

Предположение о каком-то походе 1677 г., конечно, совершенно фантастично. «История» дает безусловно очень точное описание похода 1569 г. Несомненно также, что ее автор лично видел движение турецко-татарского войска; так, говоря о татарских полчищах, он замечает: «Иные ж полки шли по сторонам, по преди и созади и со сторон, яко и поле все покрыша тако много, яко их со высокого самого кургану созрети не возмогох...» Затем описание выступления турок и татар, построение их полков, их состава и т. п. обличает в авторе человека, хорошо знакомого не только с воинским делом вообще, но и с турецко-татарским в частности. Наконец, рассказ об обратном походе войска от Астрахани изобилует такими подробностями (описание стоянок, погоды, детали столкновений между турками и татарами и т. д.), которые мог сделать только непосредственно участвовавший в походе.

С другой стороны, автор «Истории» был явно не осведомлен о первой половине похода до Астрахани, о которой так подробно и точно повествуют Семен Мальцев и неизвестный полонянник, чей рассказ записал И. П. Новосильцев. Так, в «Истории» [140] рассказывается о пути пешей рати совершенно неверно: «...все ж то воинство турецкое шествова полыми пустыми, чрез орды татар Ногайских и черкас Пятигорских, приидоша ж под Астрахань в пятой день августа утрудившеся» (стр. 480). В действительности и пешее войско шло вдоль Дона до «Переволоки», а затем спустилось вниз по Волге частично, вероятно, на ладьях, присланных из-под Астрахани, к которой прибыло только к 16 сентября. Неправильно указана и причина возвращения турецкого флота от Переволоки обратно в Азов: будто бы на турок неожиданно напал пятнадцатитысячный отряд князя П. Р. Серебряного, «идеже янычаров до шести тысящ побиено бысть, тако ж и басманов, инии ж едва убежаша в галеры на воду». На самом деле никакого сражения с московскими войсками вообще не происходило, и рать князя Серебряного действовала только на Волге.

Зато описание возвращения флота, партизанские выступления донских казаков, взрыв пороховых погребов в Азове и дальнейшая судьба остатков турецкого войска — все это факты, достоверность которых не может быть подвергнута сомнению, так как подтверждается из других источников.

Что касается вопроса о национальности автора, то надо считать, что «История» написана не «московским» человеком, вернее, не великороссом; во многих случаях он прямо как бы противопоставляет себя «московским» людям, а военачальников всюду именует «гетманами» 33 и обнаруживает следы такого знакомства с древними географическими наименованиями местности, каким, конечно, не обладал ни средней руки московский служилый человек вроде Семена Мальцева, ни рядовой казак-украинец половины XVI в. (Дон называется Танаисом, Азовское море - «озером Местским»). Автор также интересуется не одними только военными подробностями похода, но живо рассказывает о встреченных в Можарских полях «каменных бабах», о старинных погребениях и развалинах, сообщая о том свои собственные предположения и собирая предания у «старых татар». Весь рассказ носит объективный характер и почти лишен каких-либо злободневных политических намеков и выпадов.

Военно-образованный 34 , наблюдавший начало похода и безусловно проделавший часть его — тяжкое возвращение от стен Астрахани по безводным и голодным «Можарским полям», — автор в одном месте как будто намекает сам на свою национальность и религию. Именно, передавая рассказ старых татар об известных развалинах города Можар [141] на реке Куме, что здесь когда-то жили «христиане», он говорит: «обаче подобно есть, яко нашего народу быша или Пятигорцы 35 или Грецы, зане и тии греческую веру держат». Следовательно, автор был, по-видимому, «греческого» вероисповедания и западнорусского происхождения (литвин или украинец), не будучи явно «москвичем».

На основании всех этих данных можно сделать и некоторые догадки. Всем перечисленным выше признакам соответствует, кажется, посланник из польско-литовского государства Андрей Тарановский, «чашник Галицкий» 36. Он прибыл, по словам Семена Мальцева, вместе с турецким чаушем Ахметом к хану Девлет-Гирею в то время, когда союзное татарско-турецкое войско, отойдя от Астрахани на 60 верст, остановилось на «Мочаковской Соли на Белом озере», и сопровождал войско при отступлении. Перед этим Тарановский побывал, конечно, в Крыму и мог наблюдать картину «высокословного» выступления в поход турок и татар. Тарановский действительно бывалый человек; до своей поездки в Крым он правил посольство в Константинополь и, конечно, хорошо знал и разбирался в турецких войсках. Находясь в Крыму, он завязал и поддерживал дружественные отношения с Семеном Мальцевым: заезжал к Мальцеву поделиться своими новостями и искренне радовался перемирию, заключенному между Москвою и Польшей, причем «хвалил» «высокую руку государя московского».

Западно-украинский шляхтич, Тарановский и мог составить это очень обстоятельное и беспристрастное описание гибели турецкого войска, слава о могуществе которого гремела по всей Европе. Соотечественникам Тарановского такой рассказ должен быть особенно интересен, так как и Польша и Литва постоянно имели столкновения с турками. Цель своей «Истории» автор высказал в заключительных словах ее: «Зде всякий истинно разумети возможет, якову печаль салтан турецкий имел, погубивши такое великое воинство...» 37.

Через несколько лет, в 1573 г., Тарановский был отправлен в Москву гонцом от избирательного сейма с объяснениями, почему королем польским выбрали не Ивана IV или его сына Федора, как о том шли перед этим переговоры, а французского «королевича» Генриха; Тарановский очень ловко провел свою миссию, лично вел переговоры с Грозным и оставил об этом своем посольстве также подробное описание на польском языке 38.

Вполне понятно, что «История» должна была сильно заинтересовать князя В. В. Голицына, который сам предпринимал походы на Крым. Каким-то путем попав к нему в руки, она была в 1677 г. в его доме [142] для него «писана», т. е. переведена на тот книжный условно-славянский язык, на котором мы читаем ее в настоящее время. Дальнейшая судьба этого перевода (нахождение его якобы в архиве Посольского приказа и затем «случайный» переход к частному лицу) без обследования рукописи, к сожалению, не определима.

II

Покорение Московским государством Казани и Астрахани еще далеко не означало прочного утверждения русских на основной торговой артерии на Восток — Волге. Как Казань, так и Астрахань продолжали оставаться долгое время «немирными», и Москве вскоре пришлось считаться не только с местными постоянными восстаниями, но и с попытками создания большой анти-московской коалиции, во главе которой стоял Крым. В, 60-х и 70-х годах XVI в. отношения с последним были особенно сложными. В Крыму московское правительство стремилось создать свою партию среди влиятельных мурз; с другой стороны, такая же партия создавалась и польско-литовским правительством, которое вело борьбу с Москвой за Ливонию. Само Крымское ханство очень сильно чувствовало за собой турецкую руку и находилось под постоянной угрозой и давлением со стороны Порты (часть турецких крепостей была непосредственно расположена в Крыму).

В такой международной обстановке разыгрались два исторических события, имевшие большое значение в жизни Московского государства, — попытка захватить Астрахань в 1569 г. и набег на Москву в 1571 г.

Самый поход турок на Астрахань в 1569 г. далеко не был неожиданностью для московского правительства. Еще в 1563 г. мысль об этом явилась у султана Сулеймана Великолепного, точнее — у его главного советника великого визиря Махоммеда Соколли. Тогда уже предполагалось соединить Волгу с Доном путем прорытия канала, подобно тому, как такое же предприятие задумано было турками и относительно Суэцкого перешейка. Поход был решен, и осенью 1563 г. в Крым был отправлен специальный посол «ага янычавской», который и передал хану Девлет-Гирею султанский приказ к весне готовить «запас», «кормить коней» и сделать тысячу телег для перевозки «наряда», т. е. различных артиллерийских припасов и орудий. Султан Сулейман обещал прислать на помощь хану и янычар. Бывшие в Крыму московские послы А. Ф. Нагой с товарищами собрали (какие только смогли) сведения о причине столь необычайного предприятия и выяснили, что причина эта крылась в челобитье Сулейману со стороны черкесов, астраханцев, казанцев и ногайцев. К султану взывали как к «халифу», покровителю всех «правоверных». «А большая-де, государь, — писали русские послы, — Турскому досада на тебя то: которые бусурманы из Тюрмен и из Крым-Шевкалов и из иных государств пойдут на Асторохань к Бахметеву гробу, и твои-де государевы, воеводы в Асторохани их не [143] пропущают. То-де Турскому на тебя, государя, и большая досада». Послы пустились на хитрость: они завязали сношения с янычарским агой, пригласили его к себе на обед, подпоили и узнали от опьяневшего аги, что в Константинополе деятельно готовились к экспедиции, особенно к прорытию Волжско-Донского канала: «У Турского, — откровенничал ага, — наряд и для поткопов буравье и заступы и топоры и корыта к весне все готово». Намечена была и трасса будущего водного соединения и стратегический план похода: Доном добраться до реки Иловли, там переложить «наряд» на телеги и плыть в мелких судах до реки Черепахи, впадающей в Волгу; между Иловлей и Черепахой одолеть Переволоку верст в 7, спуститься по реке Черепахе до Волги, перебраться на другую сторону и идти затем к Астрахани.

Однако тот же ага сообщил, что Девлет-Гирей совершенно не желает отправляться в поход и отговаривает от него и султана. Крымский хан очень боялся увеличения могущества турок на северных берегах Черного моря, на Дону и Волге, — это грозило Крыму превращением в обыкновенную почти провинцию Турции. Стараниями хана поход действительно был отменен, и султан «к Астрахани ходити не велел» 39.

В следующем 1564 г. посол Девлет-Гирея довел о таком поступке хана до сведения и московского правительства, причем несколько дополнил данные о плане похода: крымцы должны были идти к Астрахани напрямик, «полем», а «наряд» (артиллерию) проводить из Азова Доном до Переволоки. «А на Переволоке, — передавали татары, — салтан велел город поставити, а другой город велел поставити противу Переволоки на Волге. И меж тут дву городов велел Переволоку копати и воду пропустити, чтоб как мочно тем местом наряд вести. А пришед к Асторахани и там бы третей город поставити и Асторахань в салтановой воле учинити» 40.

Султан Сулейман в дальнейшем не предпринимал более попыток к походу, хотя к этому и старался его склонить дефтердарь его («великий дьяк», как перевели это звание московские люди) Касим-бей, родом черкес. По сведениям, собранным несколько лет спустя, в 1570 г., московским послом в Турцию И. П. Новосильцевым, Касим-бей соблазнял султана большими выгодами, которые получила бы от захвата Астрахани султанская казна, нуждавшаяся в пополнении при огромных затратах на военные нужды: «Взял, деи, Московский государь Асторохань, и изстари, деи, Асторохань была вашие бусурманские веры; а се, деи, приходят в Азсторохань изо многих земель гости торговати воденым путем многие, а казна, деи, с Асторохани московскому государю сходит добре великая; и ты б, деи, Асторохань за себя взял — и станешь за свою веру, и казна тебе с нее будет великая ж». Таким образом, выдвигалось на первый план огромное торговое значение [144] Астрахани как коммерческого центра всей Юго-Восточной Европы и Центральной Азии.

Но и это не могло убедить старого султана. Сулейман отказался последовать настояниям Касим-бея — он не очень высоко ценил военные качества татар и был слишком занят своими внутренними неурядицами и неуспешными военными операциями в Европе, чтобы, при явно неодобрительном отношении к предприятию крымского хана, что грозило еще большими осложнениями, жертвовать столь необходимым ему турецким войском для сомнительной экспедиции в далекой стране. Практичный Сулейман остался глух и к религиозной стороне вопроса. Касиму он прямо заявил, что воевать с московским государем, с которым еще деды его были в дружбе, нет причины: москвичи не захватили у турок ничего, «а Азсторохань, деи, не наша Турская земля — то, деи, Московскому бог дал» 41.

Положение изменилось через несколько лет, когда преемником Сулеймана с 1566 г. стал его второй сын, развратный пьяница, сумасбродный и легкомысленный Селим II. С одной стороны, открылась полная возможность производить давление на султана, жаждавшего военной славы, с другой — сложнее стала и обстановка на юго-востоке Европейской равнины. Крым очень беспокоило настойчивое и успешное продвижение Московского государства на Северном Кавказе. На реках Тереке и Сундже выросли «города», где под предлогом защиты «пятигорских» (кабардинских) князей, вассалов Московского государства, постоянно пребывали то московские отряды, то московские гарнизоны. Та часть черкесских князей, которые старались сохранить свою самостоятельность, еще в 1564 г. указывала хану Девлет-Гирею на недопустимость возведения этих укреплений во владениях тестя Ивана IV князя Темрюка Кабардинского. Если там будет поставлен «город», — говорили они, — то не только им пропасть, но и Тюмень и Шемкал будут за Москвою» 42.

Тогда Девлет-Гирей остался равнодушен к этим указаниям, заявив посланным, что у него нет достаточно сил, чтобы помешать московскому царю ставить город, но очень скоро его отношение стало иным, и он категорически заявлял московским послам в 1567 г.: «говорил мне сын мой Магмет-Кирей — царевич ото всей земли:... царь ныне на Терке город ставит и посылает воевати Турского черкас 43 и твоих Береслановых детей да за-музруковых детей 44 ; а в черкасех, деи, Турского санчаки, и черкасы, де, наши холопи старинные и жалованье наше емлют; да и в Шевкалы, деи, посылает воевати, а Шевкалы, деи, наша вера и нам служат и нам, деи, за них не стояти грешно...» [145]

Хан очень резко и определенно ставил вопрос: «А будет ему (московскому царю. — П. С.) на Терке город ставить, и он мне давай гору золоту и мне с ним не миривитца, потому что поимал он юрты бусурманские Казань да Асторохань, а ныне на Терке город ставит и несетца к нам в суседи...» Была снаряжена специальная военная экспедиция крымских царевичей, которая разведала о постройке «города» на реке Тереке и погромила кабардинцев, покровительствуемых Москвой.

Обход Крыма с востока особенно волновал хана еще и в связи с успехами России в Ливонской войне. Широко было, по-видимому, распространено в Крыму убеждение в пагубности для крымского «юрта» поражения Польши и Литвы и полной невозможности вследствие этого какого-либо серьезного для этой цели военного союза с московским царем. Как народную молву, Нагой и Писемский записали в 1567 г. в свои «вестовые списки», например, такие толки: «Царь и великий князь ссылаетца со царем крымским для того, чтоб короля воевал и коли, деи, короля царь и великий князь повоюет и город Киев возмет и по Днепру учнет городы ставити, и крымским улусом тогды от него не пробыти; а наперед, деи, того казанцом шубы посылал да опосле и Казань и Азсторохань взял, а ныне, деи, на Терке город поставил, и только, деи, города не снесет и миру, деи со царем как быти? и на том царю со царем и великим князем не мириватися». Общую молву подтвердил послам и неизменный их «друг» Сулеш-князь, сообщив об официальном совещании у хана по этому вопросу: «... было у царя слово от царевичев и ото князи и ото всее земли, что царю со царем и великим князем миритись не велят, что взял два юрта мусульманские да немцы взял; ино, деи, поминки дает царю того для — хотя короля извоевати; а как извоюет, и крымскому, деи, юрту от него не пробыти: казанцом де шубы давал — и тем бы шубам крымцы не радовалися - после, деи, того и Казань взял» 45.

Выход из положения напрашивался сам собой: чтобы положить конец возможному стратегическому окружению, необходимо было где-то разорвать стягивающуюся петлю, и местом для удара легче и удобнее всего, казалось, могла служить только единоверная и единоплеменная Астрахань.

Если «вся земля» крымская встревожена была утверждением Москвы на предгорьях Кавказа, то, конечно, тем более были озабочены этим те черкесы, которые были под «хандыкеревой» (султанской) рукой. Выразителем их настроений надо считать упомянутого уже выше Касим-бея: его доводы в пользу уничтожения московского владычества в Астрахани, откуда шло продвижение Москвы на Северный Кавказ, должны были приобрести сильный вес при стамбульском дворе, где всегда находилось много выходцев из черкесских племен.

Не прерывались, а, наоборот, усиливались и просьбы казанского и астраханского населения к Крыму и Турции о заступничестве против [146] «гяуров» — москвичей, пленивших «юрты мусульманские». Из Казани и Астрахани в Крым постоянно приходили люди с настоятельными заявлениями, что, как только крымское войско двинется в большой поход против «Московского», то в их странах немедленно поднимется восстание.

Очень вероятно, что и в Турцию, где проживал «царевич», сын последнего астраханского хана Дервиш-Али, посылались просьбы о защите 46. Крымский хан с 1563 г. начинает в посольских сношениях постоянно требовать у Москвы Казань и Астрахань и так же систематически получает отказ: Москва твердо держала в своих руках ключ от удобнейшей дороги в Персию и Среднюю Азию; владея устьем Волги, она всегда могла «затворить» этот торговый путь для всех своих конкурентов.

О последнем обстоятельстве, ставившем среднеазиатскую торговлю в полную зависимость или от московского государя, или от персидского шаха, с которым шли нескончаемые войны, в конце 1567 — начале 1568 г. резко поставили вопрос среднеазиатские купцы и «шихи» (шейхи) уже перед самим султаном в Стамбуле.

К этому времени Селим II, усвоил старую мысль о важности и необходимости Волжско-Донского соединения: это сулило честолюбивому султану возможность легкой, казалось, победы над Персией путем постоянной блокады персидских прикаспийских владений сильным турецким флотом. Жалобы туркестанцев переданы были в Крым. Хану Девлет-Гирею вновь было приказано готовиться в поход на Астрахань.

3 апреля 1568 г. московским послам в Крыму их агенты донесли, что у хана была «дума» с царевичами, карачеями и мурзами, на которой присутствовал и кафинский турецкий санджак, по поводу присланной султаном грамоты: «... Были, деи, у Турского царя из Юргенчь послы, Юргенчьского царя, Имелдешь-Айдар да из Бухар Шихи-арап с товарищи, которые шли к Меке на Асторохань, и те, деи, били челом Турскому, что государь московской поимал юрты бусурманские, взял Казань да Асторохань, и разорил, деи, бусурманетво, а учинил крестьянство, а их, деи, воюет, да иные, деи, многие бусурманские юрты воюет; а в Асторохань, деи, изо многих земель кораблем с торгом приход великой, а доходит, деи, ему в Асторохани тамга на день по тысече золотых» 47.

Таким образом, Астрахань стала объектом одновременного вожделения и крымцев и турок как важнейший экономический и [147] военно-стратегический пункт. Но далее интересы обоих союзников резко расходились. Для крымского хана утверждение турок в Астрахани было по-прежнему неприемлемо. Когда стало известно, что со своим войском Селим II посылает в Крым «царевича» Крым-Гирея, проживавшего в Стамбуле, с тем, чтобы посадить его ханом в освобожденной Астрахани, Девлет-Гирей был весьма встревожен: он не верил предложению султана, боялся «сманки» и считал, что в лице Крым-Гирея едет кандидат на крымский ханский престол, который и займет (как это часто бывало в истории Крыма), когда сам Девлет-Гирей отправится в далекую экспедицию. Хан избрал поэтому двойственную политику. Еще совсем недавно, в 1566 — 1567 гг., он так же доказывал новому султану, как ранее и его отцу Сулейману, необходимость для турок прорытия канала между Волгой и Доном, что даст возможность громить персов и захватом узла персидской торговли привести Персию в полную зависимость от воли султана. Когда Селим II в 1566 г. стал султаном, Девлет-Гирей послал ему сказать: «От Царягорода в Кизылбаши тобе и твоей войне ходити добре далеко и путь неближней, и в том, деи, будет твоей рати изрон великой в конех, а отцу, деи, твоему был шах недруг. И тебе, деи, посылати свою войну в Кизылбаши на Азсторохань, а от Асторохани, деи, х Кизылбаши добре ближе — а се водяным путем. Да в Азсторохань же, деи, приходят из Кизылбаши гости, а опричь, деи, Азсторохани проходу из Кизылбаши никуды торговым людем не будет, и тебе бы, деи, Азсторохань за себя взяти, и Кизылбаш деи будет за тобою наборзе. И ты б, деи, послал со мною войну свою к Азсторохани, и яз, деи, собою возму своей рати тысеч со сто и шед, деи, тебе возму Азсторохань одного часу; да и Казань, деи, твоя ж будет. А не возму, деи, яз, Азсторохани, и ты, деи, меня тогды не жалуй» 48.

Надежды тогда, очевидно, возлагались на то, что из Стамбула будет оказана лишь сравнительно небольшая, но достаточная для успешного завершения предприятия военная помощь. Теперь же, когда в Турции начались серьезные приготовления к походу, когда выяснилось, что предполагается двинуть сильное турецкое войско с таким энергичным командующим, как Касим-бей, со стороны крымского хана неожиданно начались новые отговорки и затяжки. После неудачного окончания похода всю дипломатическую игру Девлет-Гирея с горечью охарактеризовал Касим-паша в беседе с московским послом в Турцию И. П. Новосильцевым во время его проезда через Кафу: «То, господине, правду говоришь, кое он в своем слове не стоит — и государю вашему лжет, а потачит своим людем и слушает их, как они велят...» 49.

Слухи о приготовлениях в Стамбуле к походу стали циркулировать в массе крымского населения, и московские послы тщательно собирали и посылали в Москву все россказни. Так, еще 23 апреля 1567 г. Нагой [148] записал в свой «вестовой список» рассказ пленного казака Степана Корышева, который, в свою очередь, слыхал эту весть в городе Козлеве 50 от старинного турецкого раба Якуша — путивльца, пробывшего в полоне «за морем» 15 лет, «но отработавшегося» и вернувшегося в Крым: «Смышляет, деи, Турской 7000 кораблей а ити-де Турскому самому к Азову, а от Азова, деи, Турскому и Крымскому царю итти к Асторохани» 51.

Послы отправили в Кафу узнать точно обо всем уже не татар, а русского, некоего Ивана Григорьева, снабдив его 200 алтынами. К 1 июня Григорьев вернулся и привез следующие данные о количестве воинских людей и планах турок: морским путем в Кафу прибыло 3 санджака (полководца), а с ними 1500 спагов и их людей, 1800 янычар, 100 пушкарей, 2000 гребцов «и которым суды волочити»; судов в Кафе построено 300, да телег приготовлено 600; из них в Азов уже отправлено 220 судов и 400 телег, тяжелую артиллерию и «зелье» (порох) погрузили в суда еще до приезда в Кафу Ивана Григорьева, почему он и не мог сообщить их количества, но мог наблюдать, как 31 мая Касим-паша двинулся в поход по суше с санджаками, спагами и янычарами (1000 человек) и с 12 пушками «полковыми невеликими»; на судах из Кафы до Азова, а оттуда Доном до Переволоки была отправлена тяжелая артиллерия с 800 янычарами и 2000 гребцами и людьми, «которым суда волочити». «И те, деи, не бойцы, — прибавлял Григорьев, — а сидят, деи, в судах перекованы». «Станов» (остановок) предполагалось сделать от Кафы до Азова 25, от Азова до Переволоки Доном — 20, на Переволоке до Волги — 3, а по Волге до Астрахани — 10 станов; всего, следовательно, предполагалось сделать 58 остановок. Если не удастся взять приступом астраханскую крепость, то на «старом городище» сделают «город», т. е. укрепления, где и засядет Касим-паша с турецким войском 52.

29 мая Нагой и Писемский еще смогли получить через своих толмачей сведения, что к хану прискакал гонец от двигающегося из Турции дополнительного войска — шло будто бы еще 7 санджаков, у которых «лучших» находилось по 1000 солдат, с другими — по 600, а у некоторых было «и того меньше». Хан приказал им перевозиться через Днепр под Исламовым городком и итти прямо в Азов 53.

Но 10 июня к послам приехал посланный от хана и «развел их» с их «людьми»; при послах, переведенных в город Мангуп, осталось лишь несколько толмачей. Информация, правда, продолжалась, но была очень скудна: из ушедшего в поход войска не доходило никаких вестей вплоть до возвращения передовых отрядов 54. [149]

Общее число войск, двинутых из Турции, по сообщению самих турою И. П. Новосильцеву в 1570 г., доходило до 80 000 человек. Набраны они были «из Онодолские земли да Добринские да Белогородцкие татары да енычане», а командовали ими Касим-паша и санджаки из Анатолии 55.

Перед походом к туркам и татарам прибыли гонцы от шамхала Тарковского, обещавшего примкнуть к войскам, как только они подойдут к Астрахани, и выдать им московского посла, приехавшего просить для постройки «города» «овечьих вод» в Шамхальской земле. От другого прикавказского княжества, Тюменского, также явились послы с извещением о вступлении на княжение нового князя 56.

Сложнее дело оказалось с ногайцами. Положение последних было исключительно трудное. Они в своих кочевьях в значительной степени зависели от того, в чьих руках окажется Волга. Грозный впоследствии хвалился, что стоит ему послать на Волгу тысячу стрельцов и «отбить» ногайцев от Волги, чтобы вся их орда «пропала» в безводных и скудных пустынях, так как кочевьями на одном Яике им было не просуществовать при постоянном нажиме со стороны казахов. Но тесного союза с своими «кровниками» — крымцами ногайцы не могли заключить; не удалось достичь и примирения Тинехмата-князя с Казыем-мурзой, от Тинехмата лишь сбежал Ак-мирза Юсуфов сын с 300 своих людей, который и примкнул к Казыю открыто 57. Судя по «речам» Мальцева, прочие мирзы, особенно энергичный Урус, по мере сил поддерживали турок и готовы были стать вассалами Селима, но только не Девлет-Гирея. Хан сам, по словам бежавшего к нему Тулу-мирзы, не верил ногайскому союзу: он будто бы советовался тайно («в полночь») со своими «старыми» князьями и мирзами, когда по призыву Касима-паши Урус-мирза прикочевал к Волге, а Тинехматовы улусы стали подвигаться туда же с Яика; и мирзы напомнили Девлет-Гирею об убийстве в прежнее время ногайцами под Астраханью Магмет-Гирея — хана и сына его Богатырь-султана; это так повлияло на хана, что он решил отступить от Астрахани 58. Даже если и считать этот рассказ сильно приукрашенным хвастливым ногайцем, то и тогда он очень ясно рисует взаимоотношения между ногайцами и крымцами во время похода.

Как ни оттягивал хан поход и ни старался, выиграв время и запугав Ивана IV, дипломатическим путем добыть себе Астрахань, ничто не удавалось: в Москве и думать не хотели об отдаче города, а в июле 1568 г. в Крым приехал назначенный беглербеем (генерал-губернатором) Касим, получивший уже звание паши. С ним в Кафу пришло три корабля с 50 пушками «большими», «средними» и «малыми» и с «зельем» — около 20 четвертей. Людей «прибыльных» и янычар не [150] явилось никого, приехали только судовые мастера и специалисты-саперы, «которым под город подкапыватца».

Касим-паша направился в городок Алыш, где занялся постройкой флота. Янычары должны были прибыть к марту 1569 г. В Кафе установили усиленную охрану — «береженье великое». Московский тайный агент татарин за попытку получить какие-либо сведения о происходящем там, был схвачен турецкими «асясами»; его выручили «из колоды» только по приказу самого хана 59. Касим-паша предложил хану начать поход немедленно (в 1568 г.), но хан решительно запротестовал, заявив, что пусть в таком случае отправляется один Касим, так как без янычар он идти не согласен — татары не привыкли брать города («не городоемцы»). Для предохранения турецко-татарского войска от возможного удара с фланга Девлет-Гирей предложил Касиму завязать сношения с дружественным Москве князем Тинехматом ногайским и его мурзами с коварной целью «к себе приманив, побити, а на Ногаех бы учинити на болшем княженье Казыя мурзу, что он нам верен» 60.

События развивались. В Стамбуле деятельно готовились к походу и настолько были уверены в его успехе, что заранее распределяли должности, «где кому на котором приказе быти», на что получали от султана «жалованные грамоты»; участники похода брали даже задатки за будущий «полон», т. е. за пленных, которых привезут в Стамбул для продажи в рабство 61.

Хан сделал последнюю попытку оттянуть поход, указав, что в Крыму предстоит «меженина великая» (засуха») 62. Однако уже в начале марта в Кафу прибыли корабли с артиллерийскими «запасами», со ртутью и серою, «и с чепми» (с цепями), чтобы делать «на Волге на чепях мост»; прибыло на кораблях и 300 янычар, остальные воинские люди должны были явиться «полем» (через Балканский полуостров и Днепр), Касим-паша в Кафе нанимал в поход «наемных людей», конных и пеших, и заботился о продовольствии будущего войска. Приходящих в Кафу ногайцев он одаривал деньгами, кафтанами и сапогами, а затем отпускал в Ногаи с предложением: как только турки и татары пойдут в поход, являться в рать «с торгом и с животиною» 63.

Наконец, и Девлет-Гирей принужден был начать собирать войско. В марте 1569 г. он приказал «кликать» (объявлять) в Бахчисарае и других городах, чтобы все были готовы к концу апреля («к Егорьеву дню», как поясняли московские послы); продовольствие захватили бы по батману проса на одного человека, на пять человек одну телегу. Собирая людей и готовя провиант, Девлет-Гирей отправил закупать [151] коней и к Волошскому воеводе, который к половине мая 1569 г. прислал вместе со своим послом «Варколаном Иваницею» 200 лошадей, да крымский гонец купил в Валахии еще 500 голов 64. От Касима-паши в Кафе хан взял на «жалованье» своим воинам 1000 тегиляев, 3000 кафтанов, 3000 пар сапог, да столько же приказал купить в городе Козлеве (Евпатории) 65.

И все-таки, даже после всех этих приготовлений, Девлет Гирей попытался несколько уклониться от прямого участия в осаде Астрахани. Присланному от Селима «чаушу» он заявил, что к походу он готов, но так как татары «не городоемцы», то он предлагает оставить крымцев на Волге «на карауле», чтобы они встретили московские войска, если те явятся на судах по Волге для помощи осажденной турками Астрахани 66. Однако в конце апреля — начале мая из Стамбула было прислано новое подтверждение необходимости действовать вместе с Касимом-пашой. Селим II продолжал задаривать хана. В половине мая он прислал к нему «чауша», с грамотой, что во главе всего похода он ставит самого Девлет-Гирея, а Касима-пашу отдает ему под начало: «был бы во всем в твоей воле». Через несколько дней новый чауш привез вещественные доказательства султанской милости: два с половиной контара серебра, 30 контаров меди «на подъем» (для войска), 70 доспехов, 70 шеломов и 3000 батманов пшеницы, арпы и проса. К 21 мая, по донесениям московских агентов, от султана уже прибыло 10 000 человек, но ожидалась еще новая воинская сила 67.

Хану было прислано также 30 тысяч золотых, 1000 кафтанов, 1000 сапог, 1000 сабель, 300 «портищ» бархата, камок и атласов золотых на тягиляи татарам. Султан также успокаивал хана, что Крым-Гирея он пришлет только уже после окончания похода, а также вышлет из Стамбула в полное распоряжение хана всех его недругов. Селим сообщал, что в поход он отправляет своего «третьего» пашу — Пилу-пашу 68 , а с ним «голов» — «Амбреима-князя» и «Юнуса-князя» с 15 000 войска, которое должно итти прямо в Азов, переправясь через Днепр у Кошкача и не заходя в Крым 69.

Как известно, поход окончился полной неудачей. Турки, конечно, не в состоянии были прорыть канал между Волгой и Доном. Бесславное их возвращение через безводные степи, по которым их «нароком» водили крымцы, стоило им огромных жертв. В Турции решено было более не предпринимать попыток захватить устье Волги и соединять ее с Доном. Турецко-татарские историки приписывают это агитации Девлет-Гирея, будто бы выставлявшего Селиму всю невозможность второго предприятия и неприемлемость для «правоверных» владения [152] астраханскими местами. По их словам, хан доказывал, что прорытие канала вызовет образование огромного, но мелкого озера-моря, благодаря чему, с одной стороны, невозможно будет турецким судам из-за мелководья проникать в Крым, а с другой — откроется широкая дорога для войск «гяуров»-москвичей, которые будут в состоянии проникать на ладьях к Крыму и беспрепятственно его громить. Второй его довод будто бы заключался в том, что в районе Астрахани ночь так коротка, что мусульмане не в состоянии будут отправлять свои вечерние и утренние молитвы — слишком мал будет между ними промежуток 70.

Конечно, не это было причиной отказа турок от повторения своего предприятия. Их отвлекла от малоудачливой, трудной и в сущности не очень им нужной военной астраханской операции огромная война, которая предпринята была ими в Средиземном море и принесла им поражение при Лепанто в 1571 г. Напрасны были поэтому все старания Касим-паши вновь поднять турецкое правительство к походу на Астрахань; последнее приказало ликвидировать все оставшиеся еще в Крыму воинские припасы.

Проезжавший через Кафу в феврале — марте 1570 г. посол в Турцию И. П. Новосильцев писал, что в Кафе и в Азове нет совершенно «воинских турских людей», кроме «городовых мастеров и подкопщиков и кузнецов и плотников», явившихся в 1568 г., да небольшого количества янычар, охранявших пролом в азовской городской стене, который образовался в результате взрыва 71. «А в Азове, — сообщал также И. П. Новосильцев, — ныне наряду, которой был привезен для астороханского походу 3 пушки болших, а ядра у них поменше головы человечьи, да под теми пушешек с 30 полковых, а стоят в городе; а старого наряду, сказывают, в Азове есть много, а лежит, деи, не в береженье. А запасу людцкого, муки и ячмени, в Азове добро было навожено много летось для астороханского походу. Да в Азове ж лежит запас, которым было делати перекоп з Дону на Волгу, лопат и заступов и топоров и просеков, всего 16 тысеч. А иной, деи, наряд, пушки, отвезены из Азова назад во Царьгород сего лета; а запас людской, муку и ячмень почали отвозити как Иван был во Царегороде (Новосильцев вернулся в Москву в декабре 1570 г. — П.С.); а которые корабли пришли в Азов с-Ываном вместе, в те корабли поклали муку и ячмень и повезли в Кафу, сказывают, продавати, а иной запас перегнил и лежит не в береженье. А вперед к Асторохани от Турского войны в Азове не чают» 72.

[El jaguar]

о собранным Новосильцевым в Стамбуле сведениям, на родину вернулось меньше четверти турецкого войска; не все вернулись и санджаки, а из 3000 янычар возвратилось всего 700, да и то все больные; вернувшись в Турцию, они открыто заявляли, что они ни за что вновь не пойдут в такой поход, — пусть уж лучше султан казнит их на родине 73. [153]

Отказ турок от повторения похода развязывал руки крымцам и Девлет-Гирею. Обезопасив себя со стороны турок, хан, однако, не отказался от своей враждебной политики в отношении Москвы. Через несколько лет, в 1571 г., Девлет-Гирей попытался поразить врага непосредственно в самом центре его владений — в Москве, и тогда Астрахань едва не стала крымским «юртом» уже по договору с московским государем. Таким образом, поход 1569 г., можно считать для Крыма школой и прологом к грандиозному погрому 1571 г., столь тяжело потрясшему все Московское государство.

Но до этого в Москве, безусловно, наблюдалось упоение столь легкой победой, доставшейся без участия больших воинских сил и без помощи персидского шаха, который так и не двинул на освобождение Астрахани своих отрядов, о чем велись переговоры. Турецкого похода в Москве ждали долго, были осведомлены хорошо, но в связи с Ливонской войной смогли выделить на астраханский фронт сравнительно небольшую «легкую рать». Неожиданно быстрый успех отразился на ослаблении бдительности, результаты чего сказались через два года, когда крымцы внезапно оказались на улицах самой Москвы.

Полный крах огромной армии «непобедимых» турок под Астраханью произвел огромное впечатление и не только в странах Восточной Европы и Азии. Московский посол с гордостью доносил своему правительству в 1570 г.: «Да... во Фрянские (итальянские) городы весть пришла, что Азсторохани не взяли, а людем учинился великой изрон. И фрянки, деи, о том возрадовалис, меж собя учали говорите: «Государь, деи, московской — великой и кому, деи, против его стояти. А от неверных, деи, его бог оборонял» 74.

Текст воспроизведен по изданию: Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. Вып. 22. 1947


1 Ср. I. Hammer, Geschichte des osmanischen Reiches, В. II, Pesth., 1834, SS. 377—378; В. Д. Смирнов. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в., СПб, 1887, предисловие и стр. 431—435.

2 Н. М. Карамзин, История Государства Российского, т. IX, прим. 245, 246, 249, 250, 254; С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд. «Общ. польза», кн. II, стб. 220—221;

3 Г. Перетяткович. Поволжье в XV и XVII вв., М., 1877, стр. 273—276; «Продолжение древней российской вивлиофики», ч. X, СПб, 1795, стр. 1, 15—16, 42, 58. Кроме Елизария Мальцева я его детей, в 1565 г. к Тинбай-мирзе ездил еще и их родственник Иван Савостьянов, с. Мальцев (там же, ч. XI, СПб, 1801, стр. 138).

4 Т. е. на княжении в Ногаях.

5 Т. е. непригодный к тому, чтобы управлять всем Ногайским «юртом».

6 «Нур-эд-дин» — звание, присвоенное наследнику ногайского «бия» (князя).

7 Продолжение древней российской вивлиофики, ч. X, стр. 63, 60.

8 Там же, стр. 65—66.

9 Там же, стр. 69.

11 Обычно посылались пшеница, рожь, крупа, мука, толокно, мед; из «платья» - шубы разной ценности, однорядки, поставы сукон, также воинское снаряжение.

12 Продолжение древней российской; вивлиофики, ч. X, стр. 74, 87, 109, 112—113, 114.

13 Там же, стр. 184—185.

14 Там же, ч. XI, стр. 10—11, 42, 50. Мария Темрюковна и жена Дин-Ахмета, Малхуруб-царевна, были сестрами, дочерьми князя Темрюка Кабардинского.

15 Московские послы в Крыму, А. Ф. Нагой с товарищами, доносили, что еще 29 мая 1567 г. им сказывал полонянник — казак Степан Олферьев с. Корышев, который был в походе 1566 г. на пятигорских черкес с князем И. Д. Дашковым и Иваном Фустовым: был он, Корышев, «на стороже» близ Астрахани я его захватили
астраханские татары Кубах и Зрма и улусные люди Тинехмата и Уруса, а затем продали в Крыму; у Кубака и Земы были грамоты к хану от Тинехмата-князя: «Будет, деи, похошь ити на Московского, и ты бы, деи, к нам весть прислал и мы, деи, пришлем к тебе людей на помощь» (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13. лл. 56 об.—57).

16 Мальцев говорит об этих документах, что он будто, бы сам «привез» их, но это явная обмолвка, так как из дальнейшего его рассказа ясно, что их с ним не было при пленении.

17 «Молны» — муллы, исправлявшие у ногайцев обязанности хранителей государственных актов.

18 О судьбе ногайских послов нет сведений, но из слов Мальцева, что у одного из них, Енба-челибея, была захвачена грамота Урус-мирзы к Ивану Грозному, можно полагать, что дело ограничилось только грабежом.

19 Мнение турецких начальников вызвало горячий протест Мальцева, так как он понимал, что за этим доследует назначение большого «окупа» и опасался, что это будет поставлено ему в вину в Москве.

20 Мирзы «с товарыщи» везли хану обещание, как только он прибудет к городу, немедленно восстать, сдать город, перехватать по списку сторонников Москвы и перебить их перед ханом (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, лл. 254—255). Заговор, по-видимому, не удался, и Саин-мирзе, Теней-мирзе и другим делегатам
пришлось отступать вместе с турками и обосноваться на житье в Азове «с женами и детьми» (ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 70 об.)

21 ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 2, лл. 254—255 об., сообщение Яныша Тенаева А. П. Нагому и Ф. А. Писемскому. Истомке не поверили, так же как и Ширяю и Колмаку. Яныш Тенаев остался в Кафе на свободе и 28 мая рассказал обо всем подробно Нагому и Писемскому, как-то пробравшись к ним из Кафы в город Кельям, где они в то время жили.

22 25 ноября 1569 г. служилые татары встретили на дороге из Бахчисарая Тулу-мирзу, который вез с собой Семена Мальцева; 21-м ноября помечены «речи»; следовательно, составлены они были в Бахчисарае (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, лл. 262 об.—264 об.).

23 Там же, л. 269.

24 Там же, л. 283 об.

25 «Девять» — название пошлины.

26 По-видимому, произведен был обыск в шатре у Мальцева, но у него там ничего не оказалось из царских «запасов», которые все были отданы Канбаю-мирзе у него же на «корнюше» (на аудиенции).

27 Продолжение древней российской вивлиофики ч. XI, стр. 190—195.

28 «Бесчестие» Семена Мальцева отразилось на после Канбай-мирзы, которого он отправил в Москву; посол не был принят посольским дьяком Андреем Щелкаловым, и «великий дьяк» даже велел его выслать из Посольской избы вон. Первоначально предположено было впредь не посылать посла с «жалованьем» к Канбаю-мирзе, однако, по просьбе главного посла дело ограничилось выговором и угрозами на будущее. «Непосылка» посла из Москвы связана была для ногайских мурз с лишением ежегодных подарков из Москвы и потому была очень чувствительна (Там же, стр. 117, 277, 301—302).

29 Там же, стр. 173.

30 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, лл. 67 об.— 70 и 108—109 об.

31 Очевидная ошибка или в рукописи, или при издании: должно быть «РПЕ» т. е. «185», а не «155».

32 В оглавлении всего тома рукопись так и называется: «История о приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань в лето от р. х. 1677».

33 «Город», т. е. укрепление, который турки поставили под Астраханью, автор называет на украинско-польский образец «камптелем», турецкие суда — «галерами», вместо принятого в Московском государстве наименования «каторга».

34 По-видимому, автор был очень хорошо знаком с военным строем турок, но меньше знал крымцев и хуже разбирался в их именах и званиях их военачальников.. Так, например, правильно назвав «Сулиза-бека» (Сулеша-князя) и Мустафу, он титулует первого «князем казанским» (стр. 480), тогда как Сулеш был главою коренного крымского рода Яшлау; в поход у него также выступают какие-то небывалые царевичи. «Калга-Гирей», «князь Азинский с сыном Декиом» (стр. 483) и т. п.

35 Черкесы — кабардинцы.

36 В. В. Новодворский. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою, 1572—1582, СПб, 1904, стр. 16.

37 Польский историк Стрыйковский, по-видимому, был знаком с «Историей». По крайней мере, он приводит те же цифры для турецко-татарского войска—25 000 конных, 150 галер, 80 000 татар, 2000 вернувшихся из похода турок. М. Stryjkowsky. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi, t. II, Warszawa, 1846, стр. 419.

38 В. В. Новодворский. Указ. соч., стр. 16—19.

39 С. М. Соловьев. Указ. соч., кн. II, стб. 214—215.

40 С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом, вып. 1, 1578—1613, М., 1888, стр. LXIV—LXV.

41 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, лл. 99 об.— 100; В. Д. Смирнов. Указ. соч., стр. 424—425.

42 «Тюмень» и «Шевкалы» (Шамхал-Тарковский) — горские княжества на Северном Кавказе.

43 Западные черкесские племена признавали себя вассалами Турции.

44 Черкесские племена — старинные союзники крымцев.

45 ЦГАДА, «Крымские посольские книги», № 13.

46 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 116. «Царевича» этого, Магмета, крепко берегли. Жил он в «городке» в «Урюмской» земле «за сторожи»; «а из города его вон не выпускали,— доносил в Москву И. П. Новосильцев в 1570 г.,— а ест Турского олафу (т. е. получает жалованье от султана.— П. С), а к себе ему Турской ездити не велит».

47 Сулеш-князь подтвердил москвичам известие о жалобе туркестанцев: «А Турского, деи, подыли и розъерили Юргенчьского царя послы да из Бухар шяхи; а изымался, деи, Турскому взять Астрахань Касым-князь» (ЦГАДА, Крымские посольские книга, № 13, лл. 163—164; С. А. Белокуров, указ. соч., стр. LXXI).

48 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, лл. 100 об., 101 об.

49 Там же, л. 77.

50 Гезлев — нынешняя Евпатория.

51 ЦГАДА, Крымские Посольские книги, № 13, л. 57.

52 Там же, л. 252—253 об.

53 Там же, л. 252—254 об.

54 Там же, л. 257—257 об.

55 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 102.

56 ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, л. 249—249 об.

57 Там же, л. 256—256 об.

58 Там же, л. 256—256 об.

59 ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, лл. 166—167. Это же заявление сделал в декабре 1568 г. самому Грозному крымский посол Девлет-Кильдей (там же, л. 174 об.).

60 Там же, л. 168 об.

61 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 103.

62 ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, л. 242 об.

63 Там же, л. 243—243 об.

64 Там же. лл. 253 об.—254.

65 Tам же, лл. 243 об.—244.

66 Там же, л. 244.

67 Там же, л. 251—251 об.

68 Пила-паша, известный турецкий адмирал, в походе, однако, не участвовал.

69 ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, лл. 248 об.—250 об.

70 В. Д. Смирнов. Указ. соч., стр. 434—435.

71 ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 43.

72 Там же, лл. 133 об.— 134 об.

73 Там же, лл. 103 об. и 106 об.

74 Там же, л.110

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

1569 г. ноября 21. — «Речи» Семена Елизарьева, с. Мальцева о походе татар и турок под Астрахань.

Список Семеновых речей Малцова, каков дал в Крыму Офонасью Нагово с товарыщи лета 7078 ноября в 21 день, а ко государю привез Иван Ратаев.

Царя государя великого князя Ивана Васильевича всеа Русии силного государя послу Офонасью Федоровичю да Федору Ондреевичю да Ивану Федоровичю да Никифору Васильеву 1 бедной пленной Семен Малцов челом бьет. Послал меня царь и государь в Нагаи к Урусу-мурзе 2 и государьские дела в Нагаех по его царьскому наказу зделал и Казатцкие орды Ак-Назара царя и Шигая царевича и Челыма царевича 3, а с ними 20 царевичев, приход их был на Нагаи, к бои писал и про Кафинского санчака Касыма, а нынеча его пашою именуют, поход, [154] их, и Крымского царя и Турских людей ко царю государю и в Асторохань и из Нагаи к воеводам писал, а тайных речей Урус-мурзиных не писал. А тайные Урус-мурзины речи те ж, что и Тинехматовы 4 княжие речи тайные, на том же списке написаны, что преж сего ко царю государю яз привез: Турского салтана грамоту, Крымского царя 2 грамоты, Бухарского царя и Юргенчьского и Шамарханского царя 5 грамоты и что князь Тинехмат против тех грамот писал, все у Енгадыра-молны 6 а повыкупя, и тайные их речи и с теми ж их грамотами на одном списке. И будет то дело государю надобе, и то ся дело добре сстанет и своими людми з Дону вборзе поделает. Видел есми тою дорогою поход Крымского царя и Турских людей и умышление, как в тех граматах писаны, и ныне есми в Нагаех государьским делом промышлял и через свою силку; да за мой грех бог мною не промыслил. Князь Тинехмат и Урус-мирза и Тимбай-мирза и Тиналей-мирза 7 отпустили со мною ко царю государю послов своих 200 человек: и марта в 14 день на Переволоке пришли на нас погонею Азовские казаки да Казы-мурзины люди 8 и Енговат-мурза Шийдяков внук 9, 170 человек, и меня, государь, взяли замертва ранена и государьских толмачей и людишок моих и весь мой животец поимали. А наказу государьского у меня не взяли: схоронил есми государьской наказ на Царицыне острову 10 в дереве. А взяли к царю государю Урус-мирзину грамоту, Урус-мирзина писма, у Енба-келичея 11, и в той грамоте к царю государю про меня писано, Ак-Назара царя и царевичев приход и бои. И о тайных делех меня вспрашивали мимо грамоты — с послом твоим к тебе, ко государю, многие тайные дела приказывал. И та, государь, грамота для моего греха в Азове и в Кафе и в Крыму за велико поставила, и яз, государь, Азовскому Айдар-аге и Кафинскому Касыму-паше и Крымскому царю многажды, и их ближнем людем, говаривал: «Нагаи служат государю нашему, государь наш в Нагаи посылает молодых людей, яз не стою и гонца Крымского — государь наш в Крым и в гонцех посылает добрых дворян, не нашу версту»; и они, государь, моим речей не верят, а верят Урусове грамоте. А утечь, государь, нам было добре мочно: 2 были казачьи городка на Волге добре блиско, и толмачей твоих государьских и моих людишок не пропустил Тинехматов княжой посол Чегирбурлак. И из Азова, государь, Айдар-ага меня в Кафу послал х Касым-паше. И со мною, государь, на одном корабле сидели Колмак да Ширяй 12, которые от тебя, государя, х Касым-паше з грамотою присланы, и государьскую грамоту тайную отдали. И государьскую грамоту (Касым-паша) целовал и их 3 дни добре почтил и корм давал, а на четвертой день ко мне ж в тюрму на одну чеп со мною посадил. И в то, государь, время, люта брань кипела: пришол изо Царягорода Дардаган-санчак 13, а с ним Урюмлен 14 и 7 спаги 15, словут дети боярские головы, а Онадолен 16 5 спаги, да Ко-стянтин-князец 17 и изо Фряского го[ро]да и из Родуса 18, да 2 менших чауша, Ахмет-чеушь да Даргут-чеуш, да ага енытцкой 19, а с ним 2000 енычен, а всех Турских людей конных 15 000. И Касым, государь, [155] паша из Кафы и з Турскими на троицын день пошли под Асторохань с великою похвалою, Литвы высокословнее, а меня, государь, из тюрмы и Колмака и Ширяя и путивльцов детей боярских, Дениса Репина с то-варыщи, которых на сторожех имали, и азстороханских казаков 70 человек, взяты на Волге с Прокофьева судна Цвиленева, и Резанских и Мещерских казаков и Ивана Фустова казаков княж Петрова полку Серебряного 20 и севрюков 21, всех нас, руси, с полтораста человек, на ка-тарги подавал Мисюрю-каптану 22 (тот у них на катаргах болшой был). А всех было катарг, и с меншими суды, со сто; а гребцов было на катаргах турских: апашные и арнауты и босма и фрянские и можарские полоняники 23, все покованы на чепях с нами ж сидели; и всех было гребцов полтретьи тысечи, а простых людей и енычен с 500 и не было. А наряду 24, государь, было добре много; и серебра и золота Турского салтана 12 сундучков стояли на котарге, на которой катарге мы сидели, у Мисюра у воеводы да у дьяка Ахматая: в 3 месяцы всем людем в походе двожды при мне алафу 25 давали. А посланы, государь, были те люди под Асторохань на 3 годы. И яз, государь, за государьское имя и для своего греха каких тых лютых бед и скорбей не претерпел от Кафы до Переволоки, живот свой со многими пленными на катарге мучил, а государьское имя возносил есми туркам наипаче великого царя Костянтина 26. И шли, государь, катарги от Азова до Перевалоки 5 недель, пришли, государь, на Переволоку августа 15 день; а шли, государь, Доном турки с великим страхом, живот свой отчаяли; и где, государь, были мели, и они пушки на берег возили да суды волочили. И которые, государь, были на катаргах янычане-крестьяне, греки и волошане, и они, государь, тайные дела мне сказывали, а тому с[я] дивили, что государьских людей на Дону и казаков не было: «Толко б, деи, такими тесными реками турки ходили по Фряской 27 и по Можарской земле 28, и они б всех побили — хоти б, деи, были казаков 2000, и они б нас руками поимали, такие на Дону крепости, а казаки ваши Дон покинули, — такое им богатство где видети? Толко бы на котарги на Дону ино казаки пришли, а у нас, у хрестьян, у многих мысль — хотим ко государю вашему». И стояли, государь, на Переволоке 2 недели, пытались копать и катарги волочити — ино, государь, их мочь не взяла копать и катарги волочити 29. И пришли на пашу турки с великою бранью: «И ты то манил, что мочно Дон с Волгою спустити в одно место, и мы нынеча твою ману видели — всею Турского землею во 100 лет того не зделати, довел еси государя убытки и сорома». И царь Крымской с Переволоки и сам хотел воротитца и пашу со всеми людми ворочал. И приехали, государь, в те поры из Асторохани астороханских людей з 200 человек и учали паше говорити: «Катарги ваши ненадобе, мы тебе судов привезем сколко вам надобе, болши вашего». И паше, государь, стало от них добре за честь и лудчим их людем шубы давал, а иным кафтаны и ферези 30 и денги, и отпустил их по суды, а велел всем им быти и з суды на старом городище и сказал им, что салтан прислал всем астороханским людем и нагаем [156] великое свое жалование. И сентября, государь, в 2 день пошли к Асторохани, а катарги и болшой наряд 31 в Азов воротили; а турок от паши конных людей, бранясь с ним, болши 5000 воротились. А меня, государь, паша с катарги к себе взял на чепи и к пушке приковати велел; а взял, государь, меня с катарги для того — прибежали, государь, с Москвы из Великого Новагорода азстороханские люди, и Семен-мурза и Теней-мирза 32 с ними, паше говорили: «Нагаи к тебе присылают и их правде верити не мочно - вам манят, а от царя и великого князя не отстанут и нынеча у них царя и великого князя 4 послы 33; и ты к ним пошли, чтоб тех послов к тебе прислали, а того 34 к ним пошли и отдай им, а они б его убить велели; то их правде верь, коли к вам нынешних послов пришлют всех, а того взяв убьют, тем их отлучишь от царя и великого князя». И в те ж, государь, поры от князя Тинехмата и от У[ру]са-мурзы из Нагаи к паше послы пришли и мне сказывали: «Пришли есмя просите послов своих грабежю, трех тысеч лошадей, и тебя просите». И сказывают, государь, писали князь Тинехмат и Урус-мирза к паше: «Твоей правде хотим верити, а Крымскому царю верите немочно — недружба у нас от наших родов с его родом из века, многи крови от наших родов его роду проливалися, а от его роду в нашем роду убитые есть, и сам он у нас убил брата нашего Кулбая-мурзу 35, Аис-мурзу, 9 у нас мурз убил; и нам роду своего и братьи своей кровей забыть немочно, в крепкой дружбе быти с ним немочно; а на бога надеемся — стояти нам мочно против всякого недруга, хто на нас лихо думает; Казатцкие орды Ак-Назар царь да Шигай царевич да Челым царевич со многими царевичи по Крымского царя думе безвестно на нас пришел, да за их похвалу что бог над ними учинил?» И пришли, государь, под Асторохань на старое городище сентября в 16 день и астороханские люди со многими суды к ним приехали и нагаев человек со 100 к ним же приехали; и паша, государь, лудчим всем астороханским людем и нагаем давал платья и денги, всем подавал. И учали, государь, на старом городище город делать; а зимовати было, государь, туто с астороханскими людми паше с Турского людми да двема царевичем, Машет-Кирею да Алды-Гирею: и нагаем послов их отпустили и велел им всем к Волге прикочевать. А Крымскому, государь, было царю поставя город в Крым итти. И пришли турки на пашю с великою бранию: «Нам зимовать немочно — помереть нам з голоду; государь наш всякой запас нам дал на 3 годы, а ты нам из Азова велел взяти на 40 ден корму; а астороханским людем нас прокормите немочно — то ты ведаешь; а нам ни одному человеку зимовать немочно». И енычане все отказали: «Все со царем прочь идем; государь наш по твоей мане не послушал Девлет-Кирея царя, а царь что ни писал к государю и нам что говорил и тебе как перед нами на Переволоке говорил, и то все так осталось». И взяли под Астороханию Николского келаря Арсения черньца да Инку игумнова человека Кирилова 36 ввечеру привели, и посадили его со мною на одной чепи. И яз, государь, его научил, велел сказывати: слышел он у игумна у Кирила-князь Петр [157] Серебряной, а с ним 30000 судовой рати будет часа того, а полем государь в Асторохань отпустил князя Ивана Дмитриевича Белского 37 а с ним 100 000, а нагаи с ним будут; а Кизылбашской шах 38 присылал ко царю государю нашему бити челом послов своих: «Турского люди мимо Асторохани дороги ко мне ищют, и ты б, великий царь, силною своею высокою рукою помочь учинил на Турского»; и государь наш Кизылбашского шаха пожаловал, послал к нему посла своего Олексея Хозникова, а с ним послал 100 пушек да 500 пищалей». В другой, государь, ночи пришли суды многие и с казаки, княж Петров приход Семеновича Серебряного да Замятии Сабурова 39 со многими людми и взяли, государь, нагайских людей Тулу-мурзину 40 жену з детми — и иных, сказывают, многих поимали, которые нагаи Крымскому царю и х паше приехали. И божиею, государь, милостию, царя государя нашего высокою рукою, единого под солнцем страшила бу[су]рманом и латыном, и все восточные государства около Асторохани государьского имени с великим страхом трепещют. И сентебря в 26 день что, государь, турки на старом городище зделали, то и зажгли, а сами прочь пошли. И отошли, государь, от Асторохани 60 верст — против Мочаковской соли на Белом озере. Ахметь-чеушь изо Царягорода пригонил, а с ним Литовской гонец Ондрей Тарановской, а велел, государь, паше и турским людем поставя город зимовать и астороханским людем и нагаем, смотря по их правде, давать великое жалованье, а Крымскому царю со всеми людми велел в Крым идти и велел ему не мешкая литовского посла отпустити «и вперед бы еси у себя ничьих послов не держал долго». И крымскому, государь, царю на Литовского добре досадно, что посылал на него бити челом Турскому, и говорил царь, сказывают, паше: «Тебе однолично и турским людем велел город поставити на старом городище и зимовать, а под Асторохань не ходить и о миру ссылатца с астороханскими воеводами». А на весну Турской салтан пришлет Барди-пашю со многими людми, а на Русь хочет послати Крымского царя да Пила-пашу 41, зятя своего со многими людми. И шли, государь, от Асторохани месяц до Азова, царь их волочил под Черкасы Кабардынскою дорогою по безводным местом, томил их нароком: царю, государь, опять к Асторохани и крымским людем добре не хочетца. И многие, государь, турки з голоду померли и лошади померли и черкасы у них людей покрали и лошадей много, и Казыевы люди и крымские лошади крали и людей грабили. Таких истомных людей не видано, каково бог послал над турскими, и сами тому дивят и царя своего Селим-салтана зовут несчастливым: «Как сел на государство, впервые свою рать отпустил — где нам и великие бои бывали, и столь истомны не прихаживали; и толко бы на нас люди были, — и нам было и одному назад не бывати; сами есмя совсем пропали, а крымских людей аргумаки и животы своими наполнили». А царь, государь, головных турок и пеших много вывез. А из Азова, государь, царь и паша к Турскому Ахмет-чауша отпустили. И людей, государь, Турских енычан из [158] Азова паша до обсылки не хотел отпустити и царю, государь, давал паша великие дары, чтоб по нем помогал; и к Мат-паше 42 послал великие поминки, к своему животу занял в Азове у таможника у кафинца у Мустофы у чилибея 10 000 золотых. И сам паша в Кафе остался. А турские люди и енычане паши и царя не послушали, все без обсылки прочь пошли. А Мустафа кафинец мне сказывал сам, что у него азимовал паша и послал того добиватися, чтоб ему опять идти — да хоти и пошлет царь, а на лето не поспеют и зиме в Азов будут, а из Азова пойдут на другой весне к Москве; сказывают, однолично Пиле-паше идти да Крымскому царю. И Магмет-еныченин и Микула-грек (сказываетца митрополита сын Трепизонского) 43 то ж мне сказывал, как мы в Азов пришли; и Колмаку, государь, ведомо, что они ко мне добры были и твои, государь, тайны дела многие мне сказывали и как реки и дороги и город Москва и посад и Коломна вычернены, а писал Халяпской гость 44 Кучюк-Безергень. И яз, государь, обоих звал на государьское имя и души мне на том давали, что им быти у государя нашего и велели мне про себя государю сказати или отписати и тебе, царя государя великого князя послу, учинити ведомо. Магмет поехал во Царьгород и что ни сведает, куды поход будет турским людем, с теми вестми у вас будет; а Микуле в Кафе зимовать, а на весну в Азове будет; а промышляти им из Азова на Дон х казаком Савостьяну Попу 45. Азовской, государь, Бут-бусурман мне сказывал и бил челом, чтоб яз царю государю про него сказал и государь бы его пожаловал прислал к нему опасную грамоту сь его шурином сь Еникеевым слугою сь Енгилдеевым сыном, а он был вож у паши 46 и все мне тайные дела сказывал. И гонец королевской ко мне приезживал, царь его добре безчестил 47; и сказывал мне литовской гонец Ондрей Тарановской, что государь с королем на год перемирья взяли и послов болших о миру отпущает, и хвалит божие милосердие и высокую руку государя нашего и дивитца турской худобе, что ся над ними так сстало, сказывает: «Слышел во Царегороде, что из всее земли выбраны лудчие люди, посланы под Асторохань, а яз таких худых людей нигде не видал». А Магмет-Кирей царевич 48, которой у Казыя-мурзы, ко мне приезжал и неодинова и говаривал: «Нечто на Руси будешь, скажи про меня царю и великому князю, чтоб меня находил своим жалованьем, как братью мою». И яз ему говорил: «Вас у отца много и роздавал вас по людем; здесе живешь волочась, ни сыт, ни голоден; поедь ко государю нашему и государь тебя пожалует великим своим жалованьем — не токмо твоя братья, и отец твой учнет тебе завидети, таков будешь государя нашего жалованьем». И он, государь, говорил: «Первое про меня скажи государю и государь бы ко мне и х Казыю посла прислал, а нам послать по своих мурз просити — Магметкула-мурзы Мамаева сына да Ел-мурзы Исупова сына; и государь бы ко мне тайно прислал грамоту, и услышю его жалование и яз добре хочю ехати ко царю и великому князю». И про цареву дочь Шигалееву 49 меня вспрашивал. И яз бил челом Сулешю-князю и Мустофе-аге, чтоб меня царь у паши взял, и сказал есми от [159] того Мустофе шубу соболью да шапку да 100 рублев денег, для того что ведаю многие государьские тайные дела, чтоб царя государя послу Офонасью Федоровичю и Федору Андреевичю и Ивану Федоровичю и Никифору Васильеву государьские дела известны были и для б государь-ских великих тайных дел и меня выкупили и ко государю с-Ываном 50 послали, чтоб государю все его многие тайные дела известны были. И царь (В подлиннике далее лишнее и), государь, меня взял по Сулешеву слову и по Мустофину. И бил челом Тулу-мурзе Кутумов сын, что у него жену и детей полонили и к Москве повели, и царь меня отдал Тулу-мурзе. И яз, государь, царю и его ближним людем всем говорил: «Государь на нас ни на 20-ти не даст жены его — вина его перед государем нашим великая». И Сулеш-князь и Мустофа-ага меня у Тулы-мурзы напоруку взяли до тебя, Офонасья Федоровича, и Федора Ондреевича да до Ивана Федоровича и до Никифора Васильева, что вам меня для государьского тайного дела вскоре выкупити. А которые казаки, Колмак да Ширяй, от государя присланы, и как пришли сперва на катарги и Ширяй утек; а Колмака паша из Азова отпустил, а дал ему кафтан да чюгу да сапоги да 300 денег, а того не ведаю — отписали что против грамоты или так на волю отпустили.

[ЦГАДА, Крымские посольские книги, J6 13, лл. 286 — 300]

Комментарии

1 «Речи» Семена Мальцева поданы были московским послам в Крыму:

1) Нагому Афанасию Федоровичу, пробывшему в Крыму с 1563 г. до 1572 г., в 1579 г. значившемуся думным дворянином, затем окольничим (умер в 1585 г.);

2) Писемскому, Федору Андреевичу, из галицких детей боярских, выбранному в «тысячники» (1550), в 1564 — 1573 гг. — послу в Крыму, видному дипломатическому деятелю времени Ивана Грозного и царя Федора (посольства: в Польшу — 1581 г., в Англию — 1582 — 1583 гг., переговоры с Антонием Поссевином — 1583 г., в Польшу — 1585 г., переговоры с шведами на р. Плюсе — 1590 г.), думному дворянину (умер в 1592 г.);

3) Чабукову-Ратаеву, Ивану Федоровичу, отправленному гонцом в Крым.

2 Урус-мирза — третий сын ногайского князя Измаила, с 1563 г. по 1578 г. — «нур-эд-дш» (наследник), с 1578 г. — князь ногайский. Энергичный и деятельный, Урус, став князем, стремился проводить независимую от московского правительства политику. В качестве нур-эд-дина Урус-мирза кочевал на нур-эд-диновском «юрте» вблизи Волги и Астрахани.

3 Хакк-Назар-хан — сын казахского хана Касыма, один из видных казахских ханов XVI в., способствовавший объединению отдельных казахских орд, вел ожесточенную борьбу с ногаями и Сибирью, погиб в 1580 г. в борьбе с туркестанскими шейбанидами, одного из которых, Абдуллу Бухарского, он поддерживал. Шигай-хан, двоюродный брат Хакк-Назара, сын Джадика-султана казахского, ставший по смерти Хакк-Назара ханом казахским; признал себя вассалом Абдуллы, умер около 1582 г.; «Челым-царевич» — Джалым-султан казахский, постоянный сподвижник Хакк-Назара, убит шейбанидом Баба-султаном в 1580 г.

4 Тинехмат-князь — Дин-Ахмет, второй сын князя Измаила, державшийся как и отец, дружбы с Москвою, княжил в 1563 — 1577 г.; кочевал со своими улусами главным образом у р. Яика.

5 Шамарханский царь — хан самаркандский.

6 Енгадыр-молна — доверенный мулла князя Измаила, а затем Тинехмата, который нес у них обязанности хранителя государственных актов и вел дипломатическую переписку.

7 Тимбай-мирза — один из сыновей князя Измаила ногайского; Тиналей-мирза Кошумов сын — племянник князя Измаила, один из влиятельных ногайских мурз.

8 Казы-мурзины люди — люди Казы-мурзы ногайского, сына князя Сеид-Ахмета («Шийдяка» по московскому наименованию) и дяди князя Тинехмата, откочевавшие за Волгу (кочевья между Волгою и Доном), постоянно враждовавшие с основной Ногайской ордою и состоявшие в союзе полу вассального характера с недругами остальных ногайцев — крымскими татарами. Ногайские мурзы, чем-либо недовольные, обычно бежали или прямо откочевывали со своим «юртом» в казыевы улусы.

9 Енговат-мирза Шийдяков внук — внук князя ногайского Сеид-Ахмета («Шийдяка») и двоюродный брат князя Дин-Ахмета («Тинехмата»), отъехавший к Казы-мирзе.

10 Царицын остров на Волге — от татарского названия Сарычин (желтый остров), у «Переволоки», место обычной переправы через Волгу и первоначального основания гор. Царицына, ныне Сталинграда (впервые упоминается в 1589 г.; по книге «Большого Чертежа», М., 1846, стр. 52): «А от усть реки Паншиной, близко от Дона, вытекла река Царица и потекла к реке к Волге, пала в Волгу противу Царицына острова; а на острову стоял Царицын-град».

11 Енба-киличей — посол от Уруса-мирзы к Ивану IV; он, по обычаю, и вез от Уруса грамоту к царю московскому, тогда как у Семена Мальцева самым важным документом, который ни в каком случае не должен был попасть в руки врагов, являлся «государев посольский наказ», в котором излагалась подробная инструкция Мальцеву, как поступать во время посольства, о чем тайно разведывать и т. д.

12 Колмак и Ширяй — рязанские казаки, судя по именам, татарского происхождения, пришли в Азов с «грамотою» от посольского дьяка Ивана Михайловича Висковатого. Служилый татарин Яныш Женаев, бывший вместе с Семеном Мальцевым в посольстве и вместе с ним же попавший в плен, так рассказывал впоследствии о Колмаке и Ширяе: «Да при Семене ж [Мальцеве], деи, да при них пришли в Азов казаки Колмак да Ширяй: один сказался матери окупати (т. е. выкупить из плена. — П. С), а другой сказался брата окупати; и в Азове, деи, роду своего не нашли, и Азовской, деи, ага дал им грамоту в Кафу; и Колмак, деи, и Ширяй из Азова ехали вместе с ними вместе в корабле в Кафу и сказывали, деи, им, что их царь и государь прислал з грамотою х Касыму-князю; и Касым, деи, князь им не поверил и почаял, что пришли лазучити и велел, деи, их вкинути в тюрьму» (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, л. 255 — 255 об.). Судьбою Колмака и Ширяя, а в особенности тем, как отнесся Касим-паша к «государевой грамоте», присланной с ними, интересовалось московское правительство; отправляемому (уже после похода турок на Астрахань) в Турцию послу Ивану Петровичу Новосильцеву приказано было справляться по дороге в Азове и в Кафе о судьбе грамоты, и какой будет ответ на нее (ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, л. 29). Новосильцев, хорошо принятый Касим-пашею, на обеде у него расспрашивал о судьбе Колмака и «государевой грамоты». Касиму пришлось изворачиваться. Он ответил, что грамота находится у него. По его словам, когда начался поход, то не могли найти русских людей, которые смогли бы служить «вожами», т. е. проводниками; тогда Касиму донесли, что эти два «казака» знают хорошо дорогу до Астрахани. Касим будто бы не мог скрыть пребывания в Кафе Колмака и Ширяя и отправить их в Москву, так как «забоялся в том слова от своего государя». Касим приказал поймать Колмака и Ширяя, но привели к нему только Колмака, так как «его товарищ изгиб безвестно» (сумел бежать, как рассказывал Семен Мальцев). Относительно того, что написано в грамоте, Касим обещался «доискаться» и передать ответ Новосильцеву, когда он поедет обратно из Константинополя. Касим поинтересовался также, кто такой Иван Михайлов (Висковатый); «какой, господине, он человек у вашего государя на Москве и что за ним какой приказ есть ли?» и получил ответ: «У нашего, господине, царя и великого князя Иван человек приказной - печатник да ему ж приказана государева казна ведати с казначеем с Никитою Фуниковым» (там же, лл. 79 — 80). На обратном пути Касим-паша заявил Новосильцеву, что он отправил к царю Ивану от себя грамоту, Касим приказал также проводить с почестью Новосильцева до Азова, «а про Иванову грамоту Михайлова сказал, что он ее послал во Царьгород к Маамет-паше (к великому визирю Мохаммеду Соколли. — П. С.) со государевою грамотою вместе, которую к нему отослал Иван с служилым татарином: «А тебе, деи, есми тое грамоту велел показати на дороге человеку своему, а отослал, деи, яз грамоты для того: придчею хто тем примолвитца нашему государю, и яз бы, деи, в том в слове в опале не был». «А Касымов человек, — прибавлял Новосильцев, — грамоты на дороге не казывал; а что по Иванове грамоте ответ был и Касим про то не сказывал ничево ж» (там же, лл. 129 — 130 об.). По-видимому, и «грамота» Висковатого и грамота Ивана IV, отправленная к Касиму со служилым татарином, заключали в себе предложения московского правительства Касиму «служить и дружить» московскому царю за «жалованье», т. е. подарки, как делали это многие крымские мурзы, вроде Сулеша-князя и Мустафы-аги. Из других источников Новосильцев получил в Кафе про Колмака и Ширяя сведения, подтвердившие в общем рассказы Касима и Мальцева: «А про Колмака с товарыщи сказали после, что, деи, они в Азове и в Кафе были, а приходили, деи, искати племяни своего на окуп; под Асторохань, деи, тех Козаков турские люди имали с собою их в вожех силко; а как пришли ис под Асторохани и тех Козаков из Азова отпустили к Москве в осень же (там же, л. 66 об.). Дальнейшая судьба этих «вольных» московских дипломатических курьеров, к сожалению, неизвестна.

13 Санчак - санджак, по-турецки «знамя», название административного округа; здесь — в значении полководца.

14 Урюмлене — вероятно жители Румилийского вилайета в Турции.

15 Спаги — турецкие Spahi, персидские Sipahi («воины»), феодалы-дворяне, обязанные выставлять по требованию султана войска.

16 Онадоляне — жители Анатолии, одной из малоазиатских провинций Турции.

17 Констянтин-князец — один из мелких владетелей-христиан, вероятно в Архипелаге, вассал турецкого султана.

18 Н. М. Карамзин (И. Г. Р., т. IX, примеч. 245) читает это место без союза «и»: «Изо Фряского города, из Родуса»; остров Родос в 1522 г. был завоеван султаном Сулейманом у рыцарей Иоаннитского ордена, переселившихся впоследствии на остров Мальту.

19 Ага енытцкой — командир янычар.

20 Князь Петр Семенович Серебряный - Оболенский — боярин и известный воевода Московский. Совершил походы на Казань 1551 — 1562, 1556, 1559 — 1560, 1562 гг.; Литовский поход 1564 — 1569 гг.; в 1569 г. вместе с Замятнею Ив. Сабуровым хаживал на Волгу на «Переволок». В том же году был направлен к Астрахани с легкой дружиной. Когда князь Оболенский вступил в Астрахань и распустил слух, что за ним идет большое войско, осада была снята. В конце мая участвовал в походе против крымцев, так как распространился слух о походе крымцев «на рязанские и на каширские места». В 1570 г. казнен в общем «сыскном изменном деле» по обвинению в намерении сдать Новгород и Псков литовскому королю.

21 Севрюки — служилые люди родом из Северской земли.

22 Мисюрь-каптан — «капудаи-паша» (командующий флотом у турок). Автор «Истории о приходе турецкого и татарского воинства», описав галерную турецкую флотилию, замечает: «Над ними ж бе гетман Мирсерлет-капитан, турчин храбрый, на них же бе запасов множество, еже за оным полевым воинством везоша под гору Переволоку».

23 Арнауты — албанцы; «фрянские» и «можарские» полонянники — пленные итальянцы и венгерцы, с которыми в XVI в. вели постоянные ожесточенные войны турки; «босма» (автор «Истории о приходе» называет всех работавших на галерах в качестве гребцов «басманами») — очевидно, преступники, приговоренные к тяжелым «каторжным» работам.

24 Наряд — обычное название в Московском государстве артиллерии; здесь, — очевидно, артиллерийские припасы.

25 Алаф (от арабского) — жалованье.

26 Константин — имеется в виду римский император Константин Великий, преемником власти которого русские книжники считали московского государя.

27 Фряская земля — здесь, по-видимому, итальянские (генуэзские и венецианские) владения на Кипре и в Архипелаге.

28 Можарская земля — земля мадьяр, Венгрия.

29 Автор «Истории о приходе» так описывает Переволоку: «Приидоша тамо ж на оных галерах, имеша потреб множество, ими же копати гору Переволоку, иже есть между рекою Дону или Танаисом и между Волгою; гору ту называют Переволокою по московски, яко тамо казацы Донстии извыкли струги и лодки свои перевлачити от реки Волги даже до Дону, в тех лодках шествуют ратовати под град Азов. Вниз Дона той же горы между теми реками есть семнадесят верст и полверсты в высоту, а вниз тож, всего ж 36 верст под ту ж гору. Егда приидоша, изшедше же на берег обретоша дворы и умыслиша перевлачить галеры».

30 Ферязь — у московских людей длинное почти до лодыжек мужское одеяние; у турок была также одежда, называемая «фередже» (П. Саввантов. Описание старинных царских утварей, одежд и т. д., СПб., 1865, стр. 292-4293).

31 Здесь имеется в виду тяжелая артиллерия.

32 Семен-мурза — Саин-мирза — Китай (Хытай), выехал в 1556 г. в Москву вместе с одним из последних золотоордынских царевичей Тохтамышем, некоторое время бывшим в Крыму, а затем жившим в Ногаях у князя Измаила, на племяннице которого он был женат; у Тохтамыша были какие-то близкие связи с астраханцами (князь Измаил в 1557 г. хлопотал о возвращении Тохтамыша обратно). Теней-мирза Теребердеев вместе с Саин-мурзой был в делегации 1569 г. «от всех астраханских людей» к крымскому хану с просьбой совершить поход на Астрахань.

33 Послы ногайские у Ивана Грозного в 1569 г.

34 Т. е. Семена Мальцева, как залог верности ногаев турецкому султану.

35 Кулбай-мирза — сын князя Измаила Ногайского; о нем в 1558 г. писал от имени Измаила московский посол Елизар Мальцев: «Слух, государь, в Нагаех, что Кулбая мурзу взяли твои государевы люди на Дону, ис Крыму он утек, а в Нагаи не бывал». В 1559 г. Грозный отвечал: «А что еси писал к нам о своем сыне о Кулбае-мирзе, и мы по нем посылали много проведывати и никак про нево не доведались. А толко бы к нам приехал, и мы б ево с любовью приняли и тебя б для пожаловав часа того к тебе ево отпустили. А ныне о нем и сами скорбим, что не слушая тебя своею молодостью безлеп погиб» («Продолжение древней российской вивлиофики, ч. X, стр. 62, 80).

36 Астраханский Никольский монастырь основан в 1568 г. игуменом Кириллом (1568 — 1575), присланным из Москвы с специальною задачею обращения астраханских татар в христианство.

37 Князь Иван Дмитриевич Бельский — боярин и воевода, впервые упоминается в 1546 г., один из первых бояр в «земщине»; в 1569 — 1570 гг. он стоял воеводою «Большого полка» на берегу Оки, ожидая крымцев; в 1571 г. Бельский не сумел предотвратить набега хана Девлет-Гирея на Москву; задохнулся в осажденной Москве в дыму от горевших зданий 24 мая 1571 г.

38 Кизылбашский шах — шах персидский Тахмасп (1524 — 1586), вел ожесточенную борьбу с турками, захватившими Армению и Багдад, а на востоке — изнурительную войну с узбеками; «кизылбаши» — «красные шапки», «красноголовые» — название персов из-за красных тюрбанов, знака преданности исламу.

39 Сабуров Замятия Иванович — московский ратный воевода.

40 Тулу-мирза Кутумовсян — один из ногайских мирз, племянник князя Тинехмата, кочевавший с семьею близ Астрахани и не успевший отправить за Яик свой улус и семью; явившись в Крым после похода, он, однако, просил московских послов дать ему «опасную грамоту» на проезд а Москву, объясняя свой переход на сторону крымцев тем, что «то... учинил со страху, потому что наперед того в Азсторохани был,... людей, деи, у меня переималя и перемучили в Астрахани напрасно» (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, лл. 262 об. — 264 об.). Послы предложили Тулу-мирзе в знак раскаяния уйти с их «грамотой» из рати Девлет-Гирея, если тот отправится весною 1570 г. на московские украины.

41 Пила-паша — известный турецкий адмирал, в астраханском походе не участвовал.

42 К великому визирю Мохаммеду Соколли. Посол в Турцию (1570 г.) Иван Петрович Новосильцев сообщил, вернувшись в Москву, о намерениях Касима: «Да Касим же писал к Маамет-паше, как Иван был во Царегороде, да и чертеж астороханской прислал, а налисал, деи, в грамоте, чтоб, деи, Селим-салтан у Московского государя просил Азсторохани и за то б, деи, постоял; и паша, деи, прочедчи грамоту, кинул и избранил на него, а молвил: «И так, деи, Касим ходит в опале; чего, деи, ему доступати и меж государей ссоривает. Али, деи, ему не жал своей головы? ведь, деи на нем не две головы». А азстороханской чертеж приносил к Ивану на подворье и казал Маамет-челибей, служачи государю царю и великому князю...» (ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 12, л. 109 об.).

43 Из г. Трапезунда в Малой Азии.

44 Купец из г. Халеба (Алеппо) в Сирии, очевидно бывавший не раз по торговым делам в Москве.

45 Одному из казачьих атаманов.

46 У Касима-паши во время Астраханского похода.

47 Агент московских послов в г. Мангупе «Аврам-жидовин» 30 октября 1569 г. донес послам, что хан, прибыв в Азов, приказал «выбить» из Крыма еще до своего приезда литовского гонца, так как литовский государь жаловался на хана султану (ЦГАДА, Крымские посольские книги, № 13, л. 259 — 259 об.).

48 Мухаммед-Гирей-калга был отправлен отцом, ханом Девлет-Гиреем, еще с дороги из-под Астрахани «в Черкасы», т. е. к союзным с Крымом черкесским племенам; для того, чтобы попасть туда, он не мог миновать Казыевых ногайских улусов (там же, лл. 259 об. — 260). «Приезжал» он к Семену Мальцеву, по-видимому, уже по возвращении в Крым,

49 Дочь Шигалееву — дочь последнего казанского хана Шах-Али (Шигалея).

50 С-Ываном — очевидно, с гонцом Иваном Чабуковым Рагаевым.

Текст воспроизведен по изданию: Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. Вып. 22. 1947

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

1570 г. — Из донесений московского посла в Турцию Ивана Петровича Новосильцева

Сказывал Ивану полоняник на море на корабле, как Иван из Азова пошел, про Астороханский поход: было, деи, под Асторохонью турских людей голова Касим бег Кафанской да восмь санчаков воевод, а с ними тысяч полтретьятцать да крымской царь; а с ним три его царевича: болшой Магмед Кирей Калга, другой Адил Гирей, третей Казы Гирей а с ними татар болши пятидесят тысяч; и те, деи, крымские татарове многие не дошед Асторохани, назад ворочалися с нужи. А турские, деи, люди шли ис Кафы к Азову на конях, а наряд и запас везли в судех изо Царягорода и из-ыних городов, которые блиско моря. А из Озова, деи, Касим бег и турские люди шли вверх подле Дону конми до Царицыны речки, а наряд и запас везли Доном в судех. А шли до той же речки [165] полтора месяца; а пришед к той речке, волочили из Дону на берег наряд и запас и суды — каторги, в которых было им судех о Переволоки итти в судех Волгою к Асторохани; да на берегу под суды и под наряд делали волоки и колеса. А стояли у берегу четырнадцать, деи, а поделав волоки и колеса, пошли проч от берегу к Волге. А шли, деи, половину дни; и стали ся у них волоки и колеса портити; и турские люди наряд, и подкоп, и суды, и казну, и запас назад отворотили к Азову с капыдоном, которому наряд и запас судовой приказал, потому что было им нелзе перекопа делати и судов проводити. А болших, деи, с ними было толко три пушки, а ядра у них были поменши головы человечьи. Да с тем же, деи, нарядом с капыданом человек з девятсот с собою; деи, турские люди взяли к Азову пушки немногие полковые. А крымской царь и царевичи шли полем а с Касимом и с турскими людми; сошлис выше Царицыны речки на той же Переволоке, а сшедчися, царь посылал царевичев добывати на Волгу и на Дону языков про государевых царевых и великого князя про воинских людей проведывати. И как царевичи поимали языков на Волге и сказали им, что государевы воеводы многие были на Волге на Царицыне острову и пошли вверх; и царь, де, и турские люди по тем вестем пошли к Асторохани; да с турскими же людми под Астороханью был Казы-мурза, а с ним было татар тысеча человек. А изрон, деи, турским и крымским людем, идучи к Асторохани и под Астороханью, был невеликой; а от Асторохани, деи, пошла проч назад потому, что у них запасу люцкого не стало, а к Асторохани приступите нелзя. А шли, деи, назад тем же местом, которым шли к Асторохани. А шли на рознь. И турским, деи, людем был изрон великой: и лошедми обмерли, а мерли, деи, турки з голоду и с нужи. А к Озову, деи, их трети не дошло. И только б, деи, тем досталным турским людем не крымские татарове и не Казыевы подмогли, а им, деи, было и достолным перепропасти; а подвозили их крымские и казыеве татарове. Крымским, деи, тотаром потому изрон был невеликой, кое у них были лошади добры; а кормилися сами конми ж, которые мерли под турскими людми. А которые турские ж люди назад Доном шли с капыданом и те, сказывают, многие с нужи померли на Дону. Да о том же астораханском походе писали х Касыму астороханский Семен мурза да Тенимом зовут Теребердеев с товарыщи, которые наперед прибежали из Асторохани в Азов. И те татарове Астороханские и з женами и з детми живут ныне в Азове, и Иван о том о всем написал ко государю в грамоте. А послал ее ис Кафы в Крым к Офанасыо Нагово с служилыми татары: с Сибанею Резановым да с Нагаем.

[ЦГАДА, Турецкие посольские книги, № 2, лл. 67 об., 70 об.]. [166]

Да Ивану же сказывал Касимов человек, который его провожал, про Азстороханской ж поход: «Присылал, деи, х Касыму из Нагаи Урус-мурза да азстороханцы и велели ему итти к Азсторохани — «и Азсторохани, деи, возмем до приходу, а за нем, деи, будет Азсторохань, и мы того ж будем». И как, деи, Касим пошел к Асторохани и на дороге, деи, изгибли турок 5 человек, 3 Турского, а 2 человека Касимовых, а поимали, деи, были тех людей Тинехматовы тотарове и держали их под Астороханью для языков у азстороханцов, дружачи государю московскому. И Касим, деи, писал к Урусу-мурзе, чтоб тех турок добыв, прислал к нему; и Урус, деи, у астороханцов тех турок выбоял (Взял с бою, отбил) да прислал их к Касиму. А доколе, деи, турские люди стояли у Азсторохани, и до тех мест Нагаи азстороханцы присылали к кормы; а толко б, деи, к туркам они корму не присылали, и многим было з голоду у Азсторохани померети и не отойти прочь. А стояли, деи, Крымской и турские люди под Астороханью на старом городище и промышляли, что было им Асторохань взяти подкопом, а посылали, деи, к городу крымского Мустафу с товарыши досматривати, где быти подкопу и иным приступом — «и подкопом, деи, взяти ее нелзе, что, деи, вода блиско и стоять, деи, у ней долго и людей потеряти». И меж, деи, Крымского с Касимом стала прека (Ссора) быти да пошли, деи, прочь от Асторохани. Да Астороханские ж, деи, тотарове говорили Касиму: «служили, деи, мы государю московскому, а ныне, деи, мы люди Турского». А которой Касимов человек про то сказывал, и тот у Азсторохани с Касимом был же.

[ЦГАДА. Турецкие посольские книги, № 2, лл. 108—109 об.].

Текст воспроизведен по изданию: Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. Вып. 22. 1947